Зорин посмотрел на размашистую подпись на последней странице проекта и сердито захлопнул папку.
«Сегодня же надо сообщить ему об отклонении проекта».
Не сразу поняв, что звонит телефон, морщась от неприятного треска, ворвавшегося в утреннюю тишину кабинета, Зорин укоризненно посмотрел на сейф.
«А, телефон», - понял наконец он и потянулся к трубке.
- Я вас слушаю. Да, Зорин… А-а-а, Иван Алексеевич! Очень приятно. Рад, что прибыли. Вы откуда говорите? С проходной? Хорошо. Я сейчас распоряжусь в отношении пропуска… Жду, Иван Алексеевич, жду!
Зорин аккуратно сложил страницы проекта в папку и положил ее в сейф.
Титов вошел в кабинет знаменитого академика. Зорин, весь в белом, маленький, худощавый, с белоснежной бородкой, поднялся навстречу ему. Иван Алексеевич давно не видел Зорина и, зная о его болезни, представлял себе, что он выглядит гораздо хуже. Подвижной, приветливый, с густыми морщинами у темных, много повидавших глаз, Зорин не производил впечатления больного.
Титов не без волнения пожал сухую, теплую руку человека, сделавшего необычайное открытие, а когда Зорин пригласил его сесть, устроился в кресле, невольно продолжая оставаться подтянутым и особо почтительным в течение всего разговора. Каждый раз, когда он встречался с Викентием Александровичем, его не покидала приятная мысль, что вот сейчас он сидит лицом к лицу с мудрым, так много сделавшим для науки человеком. Не покидало сознание, что перед ним живой, знаменитый современник.
- Я рад, что вы приехали, Иван Алексеевич, рад! Хорошо, если удастся распутать эту неприятную историю. Должен признаться, беспокоит она меня. Вы, конечно, понимаете, почему? - Зорин замолчал, и только тут Титов заметил нездоровый старческий румянец на лице академика.
- Да, - продолжал со вздохом Зорин. - Волнует. Мне всегда бывает больно, когда с нашими открытиями связывается что-нибудь нехорошее. Страшно думать, что дело, которое может принести людям столько добра, используется иногда в целях пакостных. Подумайте только, вся эта охота за нашими секретами вовлекает подчас в липкие сети предательства людей, быть может и не плохих по своей натуре… Неужели и Никитин…
- Вы напрасно волнуетесь, Викентий Александрович, - мягко попробовал вставить Титов, заметив, как изменился Зорин, когда заговорили о Никитине, - может быть, Никитин и не виноват.
- Не знаю… Ничего не знаю. Очень огорчен буду, если этот молодой человек… Давно он здесь работает, немало сделал и, поскольку я могу судить… Впрочем… - академик задумался и, потеребив мягкую, реденькую бородку, тихо закончил: - Как трудно бывает подчас знать о человеке хотя бы что-нибудь, и никогда нельзя узнать о нем все.
- Ну, что вы, Викентий Александрович, у нас люди…
- Вы помните Алексея Семеновича? - перебил Титова Зорин.
- Протасова? Ну как же, отлично помню, и, нужно сказать, история с его исчезновением мне до сих пор не дает покоя…
- Думается, что она не дает покоя еще кое-кому… Там, за рубежом.
Зорин вышел из-за стола. Титов тоже поднялся, но академик усадил его в кресло и стал медленно расхаживать по кабинету, то подходя к книжным шкафам, то наклоняясь над приборами.
- Вы уже ознакомились с отчетом Международного конгресса биофизиков?
- Ознакомился, Викентий Александрович. Есть очень интересные работы. Особенно, как мне кажется, Дюка и Кеннеди. Они сумели блестяще выполнить экспериментальную часть работы, решили задачи, имеющие большое практическое значение. Мы внимательно следили за работой конгресса и немало волновались, Викентий Александрович…
Зорин быстро повернулся к Титову и посмотрел на него вопросительно.
- …Как бы там не подстроили каких-нибудь провокационных штучек.
Зорин подошел к лабораторному столу и стал сосредоточенно рассматривать осциллятор.
- Ничего неприятного не было? - тихо спросил Титов.
- Неприятного? - Зорин оставил прибор и взглянул на Титова. Особенного ничего, если не считать встречи с Эверсом.
- Там был Эверс?
- Да, представьте, неувядающий тип. Выступал блестяще по форме и, как всегда, туманно по существу, деятельно участвовал в нескольких подкомиссиях. Встретился со мной в кулуарах и приветствовал как ни в чем не бывало. Виду не подал, что уезжать ему отсюда пришлось более чем поспешно. Теперь недосягаем! - развел руками академик.
