Бои 5-й армии на Бородинском поле были составной частью великой битвы за Москву. За мужество и доблесть, проявленные в этих и последующих сражениях, тысячи воинов, в том числе славный командир 32-й дивизии Виктор Иванович Полосухин[22], были награждены правительственными наградами, а самой дивизии присвоено звание гвардейской.
Спустя более двадцати лет после этого ожесточенного сражения, в 1962 году, когда отмечалось 150-летие Бородинской битвы, здесь, на поле русской славы, состоялся большой митинг.
После митинга мы с бывшим командиром батальона 32-й дивизии Василием Алексеевичем Щербаковым и бывшим командиром батареи той же дивизии Николаем Петровичем Нечаевым поднялись на курган Раевского. Тут, неподалеку, в 1941 году стояла батарея 76-миллиметровых орудий старшего лейтенанта Н. П. Нечаева. У Николая Петровича нет левой руки, он потерял ее в боях под Берлином. Накануне митинга Нечаев увлеченно рассказывал мне, как разыскал в селе Беззубово восьмидесятилетнего Савелия Евстафьевича Ревкова, его жену Татьяну Васильевну и Григория Сидоровича Савченко — тех, кто в октябре 1941 года оказывал помощь тяжелораненым советским бойцам.
С Шевардинского редута хорошо обозревалось Бородинское поле. Железная дорога, шоссе с вереницей автобусов, зеленые поля, по которым двигались цепочки пионерских отрядов. Синеватая стена Утицкого леса и словно взмывающие в небо бронзовые орлы памятников. Родная, трогающая сердце картина!
Сейчас на этих полях раскинулось хозяйство колхоза «Бородино»…
В том же году состоялась волнующая встреча с бывшими добровольцами. Зал Дворца культуры завода «Серп и молот» был переполнен. Послушать ветеранов боев за Родину пришли молодые металлурги, инженеры, техники, пионеры.
Когда на трибуну поднялся начальник цеха Виктор Григорьевич Григорьев, в зале наступила тишина. Широкий, статный, он положил свои большие руки на край трибуны и стал рассказывать:
— В 1941 году в первые же дни войны сто восемьдесят рабочих, инженеров и техников нашего завода ушли в дивизии народного ополчения… У меня была броня. В ту пору варить сталь было не менее важно, чем воевать. Но я решил идти на фронт.
Ветеран, проработавший на заводе «Серп и молот» тридцать пять лет, говорил о том, как девятнадцатилетним юношей в годы гражданской войны пошел на фронт, как встретился в 16-й армии с Михаилом Николаевичем Тухачевским.
Григорьеву не было и двадцати, когда его избрали судьей полка. Немалый авторитет надо было иметь человеку, которого избирали на такую должность. Законов в ту пору не было. Существовал только один закон — закон революционной совести. И Виктор Григорьев решал дело так, как подсказывала революционная совесть!
После гражданской войны Виктор вернулся в Москву. Здесь он встретился с Николаем Ильичом Подвойским — одним из ближайших помощников Владимира Ильича Ленина в период Октябрьского переворота в Петрограде.
— Обязательно идите учиться, Виктор! — наставлял Подвойский. — Сейчас стране нужны инженеры.
И Виктор Григорьев прислушался к совету старого большевика. Закончив политехнический институт, он вернулся на родной завод инженером.
Когда грянула Великая Отечественная война, Виктор Григорьевич вновь пошел к Подвойскому. Хотелось поговорить с любимым наставником, услышать доброе напутствие.
— Что делать, Николай Ильич? Оставаться на заводе или идти на фронт!
— Поступай, как подсказывает совесть! Инженер-капитан запаса Виктор Григорьевич Григорьев в первые же дни подает заявление с просьбой зачислить в дивизию народного ополчения. Вместе с ним ушли в ополчение Семен Филиппович Гончар, отец и сын Павловы, сталевар Василий Васильевич Беляев и другие.
И вот во Дворце культуры, как с родным братом, мы обнялись и расцеловались с Виктором Григорьевичем Григорьевым, теперь инженер-подполковником запаса…
Мои воспоминания прервал дальневосточник Василий Алексеевич Щербаков.
— А ведь мы ровно двадцать один год здесь не были, — сказал он. — В октябрьские дни сорок первого жарковато здесь приходилось. Помнишь, Николай Петрович? Твоя батарея стояла вот тут, на склоне холма. А мой батальон держал оборону чуть впереди…
