— Но зачем вам? Да не решили ли вы...
— Ничего я не решал. Выполните задание и после этого поговорим... в управлении... — отвечал Ковачев, вылезая из машины.
В кабинете его ожидал Петев. Оказывается, он звонил в дом отдыха, но уже после того, как Ковачев отбыл.
— Ну, рассказывайте о вашем Дэвиде.
— Почему моем? Разве он не общий?
— Вы его открыли, значит, ваш. Что он теперь поделывает? Вижу, не случайно вы меня искали.
— Так называемый «мой Дэвид» чувствует себя отлично и держится превосходно. После открытки он ничем себя не проявил. Но появился господин, который его усиленно ищет.
— Как так ищет?
— Ходит из гостиницы в гостиницу, ища некоего Мортимера Гаррисона, а когда ему отвечают, что такого не значится, спрашивает и о Дэвиде Маклоренсе.
— Болгарин?
— Нет, ирландец. Ларри О’Коннор, из Соединенных Штатов. Прибыл вчера вечером самолетом из Парижа, поселился в гостинице «Лебедь». С самого начала, как мы его засекли, он, вместо того чтобы нежиться на пляже, занимается одним и тем же: ходит, расспрашивает, высматривает...
— И кого же он высмотрел?
— Слава богу, гостиниц много, он еще не дошел до «Интернационаля». Как вы полагаете, найдет ли он Маклоренса?
— Разумеется. Зачем нам мешать человеку? Ни в чем ему не препятствуйте, только наблюдайте.
Консулов появился лишь под вечер — усталый, голодный и раздраженный.
— Нет как нет проклятой открытки, — докладывал он. — Нигде ни единой. Я до отвращения насмотрелся на все эти разноцветные картинки, но именно такой не обнаружил. На всякий случай заглянул и в контору, что ведает распространением такого рода продукции. Там мне объяснили, что прошлым летом проходила одна такая партия открыток, но больше их не производили. Марочка тоже прошлогодняя. Эта серия быстро себя исчерпала еще в середине прошлого года.
— Вот видите, одна из наших догадок оказалась убедительной. Теперь уверенно можно полагать, что Маклоренс привез с собой открытку, купленную в прошлом году здесь, но надписанную «там».
Консулов оставил открытку на столе и несколько театрально откинулся на стуле. Ковачев взял ее и снова принялся разглядывать. После долгого молчания он слегка усмехнулся и сказал:
— Не люблю, когда «он» меня не уважает. Тогда и я начинаю терять к нему всякое уважение.
— Кто же сей таинственный «он», товарищ полковник, и чем он соизволил провиниться перед вами, утратив ваше доверие?
— Не доверие, нет! Я как старые кабатчики. Помнится, в былые времена везде в корчмах и бакалейных лавках красовались засиженные мухами надписи: «Уважение — каждому, кредит — никому!» Так и я: доверие — никому, но уважать готов всякого. Опасно перестать уважать кого-либо. Мигом можно дело любое завалить. Если, конечно, «он» сам не потеряет к тебе уважения.
— И опять вы упомянули местоимение «он»...
— Тот, кто послал сюда Маклоренса, кто распорядился купить, надписать и послать по почте открытку. Какой-нибудь тамошний полковник или, чтобы себе не льстить, только майор.
— Чем же заслужил «он» ваш гнев?
— Посмотрите на эту открытку. Гребешки морских волн, плохо покрашенная пластмассовая пальма, зарытая в песок вместе с жестяной посудиной, но жесть видна, ветер выдул песок. И бедный несчастный верблюд, разукрашенный «по-восточному», в полном согласии с представлениями и этнографической культурой какого-то торгаша из «Балкантуриста». И восседающий на верблюде этот самодовольный розовый болван, закутанный в простыню из инвентаря гостиницы. А копьем он размахивает так, будто сейчас проткнет нубийского льва. Пожалуйста, любуйтесь остатками рыжей его шевелюры, ухмыляющейся круглой физиономией, на которой и презрение к «туземцам», и самодовольство дурака, рассказавшего тупой анекдот. «Созерцайте меня в дикой Болгарии, которая разыгрывает свою фальшивую экзотику, покуда я провожу свои денечки почти бесплатно!»
— И чем же этот коммерсант из Дюссельдорфа так раздосадовал вас?
— Пусть коммерсант останется на совести мазил, сляпавших открытку. Ошибся тот, кто купил одну из этих картинок — якобы поражающих взор, вроде бы эффектных, а значит, и запоминающихся, вместо того, чтобы избрать обыкновенную, скромную, безличную. Если иметь в виду стандарты и вкусы Запада на такого рода продукцию, надо было выбрать популярную серию, которая долгое время в ходу. Ведь поправка-то должна была быть на целый год вперед. Но нет, «он» и мысли не допускал, что здесь раскусят его картинный замысел. За слабоумных идиотов нас считает. А это нехорошо. Нехорошо его характеризует!
