Спиридон участвовал в вооруженном восстании в Тифлисе, когда одновременно шло вооруженное восстание в Москве. Рабочим дружинам Тифлиса удалось тогда укрепиться в районе вокзала и в поселке железнодорожников, так называемой Нахаловке. Правда, Спиридон не был взят с оружием в руках, но у него при обыске нашли большевистские прокламации, и на этом основании его заподозрили в принадлежности к партии.
А Спиридон Ешибая в то время еще не был в партии. Человек уже пожилой и сложившийся, прямой и мужественный, Спиридон, почувствовав на допросах, что его начинают запутывать, совсем перестал отвечать. Следователю это показалось признаком особой закоренелости и несомненной принадлежности Спиридона к революционной организации.
Прибыв в ссылку беспартийным, Спиридон, как это часто бывает, только в ссылке, и в значительной степени под влиянием Константина, стал сознательным большевиком.
Сразу же по приезде в Краснорецк Константин послал на тифлисский адрес Спиридона открыточку с приветом Тимофею, даже не подписав ее. Но Спиридон по штемпелю определил, что открытка послана из Краснорецка, и ответил письмом до востребования.
Конечно, ничего важного не было в этом письме, написанном довольно бессвязно, однако оно дало возможность Константину установить, что Спиридон работает на прежнем месте. А главное, Тимофей через Спиридона слал привет Константину. Мало ли в России Спиридонов, Тимофеев, Константинов? На открытку не обратили внимания, и она свое дело сделала. «Но где они теперь? Может быть, снова арестованы. А тогда как быть?» — тревожно раздумывал Константин.
И тут же внимание его отвлекалось тем или иным необыкновенным пейзажем: вот гигантская лапа ледника, нависшая над пропастью; вершина горы, как бы расколотая несколькими ударами великанского топора; а там вон орел, свободно парящий над необозримыми просторами. И крылатые стихи великих русских поэтов проносились в памяти Константина.
— Для наших великих поэтов Кавказ всегда был воплощением свободы, но я никогда не чувствовал этого так, как сейчас, — сказал он Асаду.
— Правда, Константин Матвеевич! — весело воскликнул Асад. — «Отсель сорвался раз обвал и с тяжким грохотом упал!..» — Нелепо и весело взмахнув руками, Асад побежал вниз по крутому каменистому склону, а за ним и обгоняя его покатились непрочно державшиеся камни — настоящий небольшой каменный обвал.
Внизу, возле ручья, среди громадных серых глыб, он, в форменном пальто и фуражке, в длинных, сильно обтрепанных брючках, казался таким неожиданным, словно его какая-то волшебная сила выхватила из городского пейзажа и перенесла сюда.
«Как с ним дальше быть?» — с тревогой думал Константин.
За время пребывания в горах Асад стал для Константина и проводником, и переводчиком, и посредником. Но все же он был еще мальчик — даровитый, многообещающий, но только еще формирующийся. Пребывание среди восставших веселореченцев могло опасно отразиться на судьбе Асада. Константин предполагал из Тифлиса во что бы то ни стало переправить Асада в Краснорецк, где тот учился в реальном училище, и заранее придумывал, как искуснее доказать его непричастность к событиям в Веселоречье.
Асад же знакомство с Константином и все путешествие в Веселоречье рассматривал как естественное начало новой, замечательной жизни. Он чувствовал себя прекрасно, беззаботно, весело и был уверен, что создан для такой жизни.
С виду мешковатый и неуклюжий, в очках на длинном носу, Асад, очевидно, обладал прирожденной ловкостью и бесстрашием горца, легко одолевал препятствия, был вынослив, весел, болтал по-веселореченски с Жамботом и Наурузом, по-русски с Константином. Он был счастлив, как может быть счастлив только пятнадцатилетний мальчик, испытавший такие замечательные приключения.
Асад вырос в Арабыни, у подножия этих гор. Летние месяцы не раз проводил в аулах; снеговые вершины всегда стояли перед его глазами недосягаемые и сияли, словно небесные светила. Теперь Асаду выпало счастье впервые попирать ногами те снега, которые, как ему казалось с детства, сливались с небесами. Сердце его билось с необыкновенной силой, кровь бежала особенно резво. И все кругом — серо-блестящие скалы, мимо которых они шли, и цветущие кусты, и цветы без листьев, и огромные яркие бабочки, и близкие, блещущие на солнце снега — все представлялось чудесным. Сердце его переполнялось любовью и преданностью к трем своим товарищам. За Константином он готов был следовать хоть на край света. И очень ему было обидно, что Константин явно озабочен тем, как бы от него скорее избавиться. Константин считал чем-то само собой разумеющимся, что с осени Асад возобновит занятия в реальном училище. Но Асад никак не мог представить себе, что после всего пережитого в это лето ему придется вернуться к обычной жизни. Свою парту, изрезанную несколькими поколениями учеников, одолеваемых скукой и от скуки запечатлевавших на парте инициалы своих возлюбленных, вспоминал он с особенным ужасом.
