Самоходная баржа, похожая на огромный утюг, подошла к причалу и ошвартовалась. К ней со всех сторон устремились люди. Капитан Бурлак шагнул на деревянный трап, спущенный с баржи, но его остановил комендант переправы капитан-артиллерист.
— Вы куда, товарищ капитан? — сурово спросил он.
— На левый берег, в штаб танковой бригады, а через час-полтора мне надо вернуться в город. Вот мои документы…
— Вас понял. — Комендант вернул документы. — Подниметесь на баржу после того, как на нее посадят всех раненых. Их нужно доставить в госпиталь. А пока отойдите в сторонку, санитары уже несут раненых.
«Как бы не опоздать на тракторный завод, — забеспокоился Бурлак. — Уйдет директор, а без него мне не Дадут даже простую гайку, не то что танк».
Прошел месяц с тех пор, как Бурлак прибыл на Сталинградский фронт. Его определили в танковую бригаду полковника Румянцева. Этот сибиряк, бывалый танкист, хорошо проявил себя в боях с белофиннами. Теперь его бригаду бросили под Сталинград, и сражается она выше всяких похвал, хотя и несет потери. Бурлак был доволен тем, что экипажи его танкового батальона хорошо воюют с врагом. На их счету 27 немецких танков, потери танкового батальона — 7 машин.
Последний бой тяжело дался капитану Бурлаку. Сражение проходило в пересеченной неглубокими оврагами местности у берега Волги, в его командирский танк угодил снаряд и разорвал гусеницу. Танк завертелся, как подстреленная птица, затем совсем замер, представляя собой отличную мишень для фашистов. В шлемофоне он услышал тревожный голос командира бригады:
— Бурлак, чего стоишь? Справа на тебя идет в атаку немец — разворачивай башню и бей по нему в упор! Ты слышишь? Как понял, прием!
— Товарищ первый, моя машина повреждена, она лишилась хода, но буду отбиваться! — произнес Иван Лукич в микрофон.
Наводчик мигом развернул башню и первым же снарядом поджег вражеский танк. Шедший за ним второй танк повернул обратно. Воспользовавшись паузой в бою, Иван Лукич пересел в другой танк и продолжал преследовать врага. У крутого обрыва он нагнал вражескую машину и с ходу ударил по ней двумя снарядами. Танк вспыхнул, повалил черный, как деготь, дым. Из танка стали выскакивать на землю немцы. Очередной выстрел из орудия поразил всех четырех членов экипажа.
«Кажется, я вышел из сложной ситуации, а мог бы погибнуть», — подумал Бурлак. Эта мысль даже сейчас ожгла его.
Между тем погрузили всех раненых, и врач сказал коменданту переправы, что можно отдать швартовы
[7]. Капитан окликнул Бурлака:
— Танкист, садись, а то баржа уходит!
Бурлак расположился на корме неподалеку от носилок, на которых лежали раненые. Едва самоходная баржа отчалила и взяла курс на противоположный берег, как немцы открыли по ней минометный огонь. Мины рвались неподалеку, поднимая кверху белые столбы воды. В душе Ивана Лукича шевельнулось тревожное чувство, от которого холодок пробежал по спине: вдруг мина угодит в баржу, она может затонуть, и вместе с ней пойдут на дно Волги раненые бойцы? У себя за спиной он услышал чей-то негромкий с хрипотцой голос:
— Отец, дай закурить!
Бурлак обернулся. На носилках лежал совсем молодой парень с перебитой ногой. Ему было очень больно — это Иван Лукич понял по его пожелтевшему лицу. Санитары перевязали ему рану еще на берегу, но сквозь марлю сочилась кровь, и боец от боли то и дело кусал запекшиеся губы.
— Где тебя так шарахнуло, сынок? — спросил Бурлак.
Он достал из кармана табак в мешочке, быстро свернул цигарку, поджег ее и, потянув два-три раза, дал раненому.
— Кури, сынок, не спеша, не то можешь задохнуться, — предупредил его Иван Лукич.
Боец с жадностью начал глотать дым, у него даже лицо посветлело.
— Табачок твой как огонь крепкий, достает до самой печенки, — тихо промолвил раненый.
К нему подошла медсестра — высокая, стройная, Как березка, девушка с голубыми глазами. Красноармейская форма на ней сидела ладно и была совсем новой. «Наверное, недавно стала медсестрой», — подумал Иван Лукич.
— Это что еще такое? — строго спросила она раненого, взяла из его рук горящий окурок, загасила и бросила за борт. — Вам курить никак нельзя! — Она поправила на его ноге бинт, затем выпрямилась и сердито взглянула на Бурлака: — Это вы дали ему закурить?
