Поздно вечером, усталый, Чуйков вернулся из соседней дивизии. Он умылся холодной водой и собрался было поужинать, как ему позвонил командарм 62-й генерал Колпакчи. Голос на линии часто срывался, но Василий Иванович разобрал слова: решением Военного совета Сталинградского фронта командующим 62-й армией назначили генерал-лейтенанта Антона Ивановича Лопатина, а 64-я армия передана в подчинение генерал- майора Михаила Степановича Шумилова.
— Горькую пилюлю подложил мне его величество Гордов, — клокотал в трубке голос генерала Колпакчи. — А ведь я излазил блиндажи и окопы, проверял, крепка ли наша оборона и все ли делают мои люди, чтобы сдержать натиск врага, отбросить его от своих позиций. И что же? Назначили в армию другого!
— Сие от нас, Владимир Яковлевич, не зависит, — вздохнул Чуйков. — Начальству виднее, кто на что способен. Да и зря ты волнуешься, дружище! Может, решили дать тебе другой пост, чтобы ты навел там своей железной рукой порядок?
— Сказали бы куда, а то молчат, — сердито закончил Колпакчи.
Положив трубку, Чуйков не без грусти подумал: «Гордов почему-то и меня не поставил в известность, а мог бы позвонить. Остается одно: ждать нового командарма».
Наступившее утро было не таким жарким, как вчера. Дул легкий ветерок, солнце запеленали серо-бурые тучи, казалось, вот-вот брызнет дождь. Только не это, иначе боевая техника завязнет в грязи и орудия придется тащить солдатам. Раздумья замкомандарма прервал генерал Шумилов, прибывший в штаб армии. Был он невысок ростом, сероглазый, лицо худощавое, взгляд открытый. Здороваясь с Чуйковым, сказал с улыбкой на шершавых от ветра губах:
— Принимай гостей, Василий Иванович! Как жизнь?
Тот слегка растерялся поначалу, потом бодро ответил:
— Вы не гость, Михаил Степанович, а командующий нашей 64-й армией, и я рад поздравить вас с назначением! Что же касается жизни, то она весьма беспокойная. Враг наседает, того и гляди, шальная пуля укусит.
— Да, противник у нас сильный, и нам будет нелегко сражаться с ним. — Шумилов сел к столу, закурил папиросу и протянул портсигар своему заместителю: — Пробуй, трофейные!
— Мне по душе махорочка, — отказался Чуйков. — Дымок пробирает до самой печенки… — И заговорил о другом: — Я готов передать вам армию, все документы вот здесь. — Он положил пухлую папку на стол.
— Я полагаю, что до обеда мы с тобой, Василий Иванович, обговорим все вопросы, — произнес командарм. — А начальнику штаба поручи собрать на два часа дня весь руководящий состав армии. Хочу ближе узнать людей, обсудить ситуацию на обороняемых позициях. Кстати, Василий Иванович, что-то я не вижу оперативных карт.
— Они у начальника штаба, я сейчас дам ему знать…
Чуйков вышел и вернулся с начальником штаба. В дверь постучали.
— Входите! — отрывисто бросил Шумилов.
Прибыл старшина-почтальон. Он шагнул к столу, за которым сидел Шумилов, и вручил ему пакет.
— Из штаба фронта, товарищ генерал, — уточнил старшина.
— Наверное, комфронт Гордов что-то для нас придумал, — подал реплику Чуйков и насмешливо улыбнулся.
— Вряд ли, свое распоряжение он передал бы по «бодо», — возразил начальник штаба. — Тут что-то другое.
Между тем Шумилов надорвал конверт и вынул из него вдвое сложенный лист бумаги. Это был приказ народного комиссара обороны СССР № 227 от 28 июля 1942 года, размашисто подписанный Сталиным. В препроводительной записке на имя командарма указывалось, что приказ надо «довести до сведения каждого бойца и командира».
— Ясно, товарищи? «До каждого бойца и командира!» — громко повторил командарм.
Натужным голосом он начал читать документ. Первые же строки приказа правдиво раскрывали обстановку, сложившуюся на фронтах. Отметив, что наша Родина переживает тяжелые дни, нарком обороны требовал «в корне пресекать разговоры о том, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры, отмечалось в приказе, являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо, если не прекратить отступление, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов без железных дорог… Пора кончить отступление! Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв». Приказ требовал от войск «остановиться на занимаемых ими рубежах, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это ни стоило…».
