А командарм Чуйков между тем собрал все части стрелковой дивизии генерала Смехотворова в один полк, направил его на правый фланг дивизии генерала Горишного, чтобы контратаковать противника. Трудно было, но контратаки сделали свое дело — враг попятился. «Несмотря на исключительно тяжелое положение, там (в штабе Людникова. — А.З.) соблюдали спокойствие и уверенность, — вспоминал Чуйков. — Телефонная связь, разумеется, была порвана, работала только радиостанция. Я лично несколько раз открытым текстом говорил по радио с Людниковым. Мы узнавали друг друга по голосу, не называя себя по имени и фамилии. Я не стеснялся открыто говорить ему, что помощь будет оказана, что скоро соединимся с ним. Я надеялся, что он понимает, почему разговор с ним ведется открыто и что скоро никакой помощи мы дать ему не можем. Он мне тоже говорил о надежде на скорое соединение. Мы старались таким образом ввести в заблуждение противника. Лишь в ночь на 16 ноября наши «ночные» самолеты на парашютах сбросили Людникову четыре тюка продовольствия и четыре тюка боеприпасов. А в ночь на 20 ноября четыре бронекатера наконец пробились к протоку Денежная Воложка, затем к берегу, где оборонялась дивизия. Катера доставили боеприпасы, медикаменты и вывезли 150 раненых».
В эту снежную ноябрьскую ночь генерал Еременко допоздна работал на своем КП, но усталости не было ни в одном глазу. Сейчас он пил чай, а в голове все еще звенел недавний разговор с Верховным главнокомандующим, хотя он и был коротким.
Из танковой бригады вернулся член Военного совета Хрущев. Он стал хвалиться, как тепло встретили его танкисты, рукоплескали ему, а усатый комбриг, говоря о предстоящем сражении, заявил, что его люди будут «бить фашистов, не щадя своих сил и самой жизни».
— Любишь ты, Никита Сергеевич, громкие слова, а мне они режут слух, — сухо сказал Андрей Иванович. Незнакомая судорожная усмешка сделала лицо командующего окаменевшим, каким-то неживым. — «Не щадя своих сил и самой жизни…» — иронически произнес он. — Ладно, щадить свои силы не надо, они потому и нужны каждому, чтобы бороться. Но к чему призывать людей приносить в жертву свою жизнь? Надо врага уничтожить, а самому живым остаться — вот наш лозунг, в этом суть героического. А для этого следует хорошо знать свое оружие и уметь воевать. Помнишь, что говорил Максим Горький? Герой — это тот, кто творит жизнь вопреки смерти, кто побеждает смерть.
— Это же лозунг, Андрей Иванович, — с улыбкой на полном холеном лице возразил Хрущев. — Комбриг так выразился, не стану же я поправлять ему речь? У людей боевой настрой, они горят желанием скорее идти в бой…
Еременко запальчиво прервал его, повысив голос:
— Все горят желанием идти в бой… Да разве в этом суть, Никита Сергеевич? Мало одного желания идти в бой, главное — суметь одолеть врага, рассчитать свои силы на весь ход сражения. А порой случается, что даже опытные вояки допускают серьезные промахи в подготовке своих войск и в бою нередко за это платят своей жизнью. Помнишь, в середине сентября в районе Мамаева кургана сложилась критическая ситуация?
— Помню, — напряженно промолвил Хрущев, еще не догадываясь, к чему клонит командующий.
— Тогда с левого берега Волги корабли Волжской военной флотилии перебросили в распоряжение Чуйкова 13-ю гвардейскую дивизию генерала Родимцева, Героя Советского Союза, — продолжал Андрей Иванович. — Дивизия в десять тысяч бойцов! И что же? Когда гвардейцы прибыли в район Мамаева кургана, то оказалось, что более тысячи гвардейцев не имели винтовок, не то что автоматов. Тогда я приказал своему заместителю генералу Голикову в течение суток обеспечить дивизию оружием и доставить его в район Красной Слободы. Спрашиваю Александра Ильича Родимцева, как такое могло случиться? Он объяснил это тем, что спешили на фронт. Вопиющая безответственность комдива!
— Сам-то генерал Родимцев геройский человек, воевал в Испании, уже там он нещадно бил фашистов, — заметил член Военного совета.
Помолчали. Потом Хрущев поинтересовался:
— Сталин тебе не звонил?
— Перед твоим приходом в штаб звонил, — вздохнул Андрей Иванович. Брови у него дрогнули, и Хрущев подумал о том, что верховный, наверное, в чем-то упрекнул командующего, но вопросов не задавал, ждал, что тот еще скажет. — Сталин спросил, все ли у нас готово к наступлению, которое уже не за горами. И почему-то спросил, получено ли нами сто тонн антифриза для танков и автотранспорта. Я даже поначалу растерялся, не знал, что ему ответить. Откуда вдруг взялся этот антифриз? Ему о нем я не говорил. Подумал, что, наверное, когда у нас недавно был генерал армии Жуков, ему кто-то из моих людей нашептал. Не ты ли, Никита Сергеевич?
