«У Михаила Паникахи душа была чистая, как капля родника в горах, и светлая, как луч солнца», — подумал генерал Чуйков. Но тут же ему на память пришел сержант Яков Павлов. Разве он не герой? Пятьдесят дней и ночей с горсткой храбрецов он удерживал в центре города дом, стоявший выше других домов, из которого хорошо просматривалась местность едва ли не до берега Волги. Дом стоял на левом фланге, где стойко оборонялась стрелковая дивизия генерала Родимцева, по словам командарма Чуйкова, человека «двужильного и храбрейшего из храбрых». Не раз «юнкерсы» бомбили дом Павлова с воздуха, засыпали его минами, били по нему едва ли не прямой наводкой из орудий. Но дом стоял, словно крепость. Так и не удалось фашистам сломить стойкость героического гарнизона…
Чуйков попросил своего адъютанта вызвать к нему сержанта Павлова.
— Скажи, что командарм желает поговорить с ним по душам.
Павлов стоял перед Чуйковым слегка улыбающийся, с автоматом в руках. Взяв под козырек, он доложил:
— Товарищ генерал, сержант Павлов прибыл по вашему вызову!
Василий Иванович обнял его, как сына, и расцеловал.
— Ты как есть герой, Павлов! — весело произнес командарм. — Его глаза светились. — Все мы восхищены тем, как ты и твои люди обороняли дом. Спасибо тебе, сержант, за все, что сделал ты во имя нашей Родины! Быть тебе Героем Советского Союза, думаю, что Верховный главнокомандующий не откажет мне. Надо уметь бить врага, и ты делал это достойно. Выходит, что честь для тебя превыше всего.
— Оно самое, товарищ командарм. — Губы сержанта изогнулись в улыбке. — Честь. Как же без нее жить, если потеряешь? Она как воздух для нас… Никакой пощады врагу — вот чем мы сейчас живем и что движет нашими сердцами. Может, я говорю слишком выспренно, но мои слова от души, правдивы, потому как истину я люблю больше самого себя.
— Мудрые слова, сержант, — похвалил его Чуйков. — Хочу пожелать тебе добиться новых успехов в боях с врагом!..
Герои и подвиги… Сколько их родилось под Сталинградом?!
Чуйков задумался, потом начал мысленно перечислять тех, которые отличились в недавнем сражении. Почему-то более других врезался в память наводчик орудия Любавин. Меткими выстрелами он уничтожил два вражеских танка, но и сам был ранен осколками снаряда в обе ноги. Адская боль пронзила все его тело, оно стало словно деревянное. И все же у него хватило сил остаться у орудия и вести по врагу огонь. Запылали еще два танка… Когда в санбате Любавину делали перевязку, он, тяжело дыша, промолвил:
— Пятый-то ушел от меня…
— Кто ушел? — не поняла врач.
— Фашистский танк, — пояснил Любавин. — Четыре машины подбил, а пятый танк удрал. Когда теперь я снова попаду на фронт?
— Заживут раны на ногах, и можешь ехать, — сказала врач. — Ну вот, я тебя перевязала, не болит?
— Чуток ноет… — Он улыбнулся краешками губ. — Нелегко уничтожить вражеский танк, но я это сделал. А почему?
— Наверное, тебе просто повезло.
— На везение я никогда не рассчитываю. — Любавин передохнул и добавил: — Это что-то вроде кота в мешке.
— А что же? — допытывалась врач.
— Я знаю смысл своей жизни, потому и выиграл поединок с врагом. А тот, кто его не знает, ничего путного в своей жизни не сделает.
— Может быть, ты и прав, солдат…
Генерал Чуйков перевернул очередную страницу своего фронтового блокнота, куда вносил самые важные сведения. «Стрелок-снайпер Василий Зайцев из своей винтовки уничтожил 225 немецких солдат и офицеров», — прочел он неровные строки на листке. А потом, когда встретился с ним, узнал больше. Оказалось, что 28 солдат, которых Зайцев обучил снайперскому делу на фронте, истребили 1106 фашистов. Хорош вклад в общую победу над врагом под Сталинградом! Позже, когда поутихли бои, Чуйков прибыл в штаб дивизии, где служил знатный снайпер. С виду Зайцев был, как и все: простой, чуть худощавый, лоб открытый, а лицо такое добродушное, что хочется его поцеловать. А вот глаза, кажется, не такие, как у всех, то есть такие, но взгляд острый до боли и пронзительный. Должно быть, у всех снайперов подобный взгляд.
Чуйков повертел в руках винтовку героя, даже посмотрел в оптический прицел и улыбнулся.
