Попав в тюрьму, Руиз сразу стал мыслить как заключенный. Отчаянное положение пробудило в нем качества напористого человека, заставило твердо взять свою судьбу в собственные руки и проявлять смекалку, позволяющую получить из ничего хоть что-то.
Чтобы проиллюстрировать такую смекалку во время нашей встречи, Руиз встает со стула. Он выглядит высоким, широкоплечим и властным. «Оглянитесь вокруг, – говорит он, – в этой комнате не меньше ста видов оружия». Мы озадаченно смотрим на него. «Видите кусок пластика на том стуле? Я могу расплавить его и превратить в бритву». Он указывает на металлическую рейку стойки под телевизором и говорит, что может превратить ее в саблю. По его словам, водопровод в здании – просто арсенал разнообразного оружия. «А эта аудиоколонка в углу? Я могу раскурочить ее и найти внутри все, что угодно, что можно превратить в оружие».
Инстинктивное стремление подсуетиться – то есть использовать любой удобный случай или создать его самому, а не сидеть сложа руки и ждать, что будет, – привело Фабиана к попытке побега. В тюрьме Райкерс Айленд существовали разные режимы содержания заключенных. Там были обычные тюремные камеры и «бытовки для молодняка». «Они засунули меня в бытовку, и я начал соображать… Ведь эта штука сделана из жести и гипсокартона… Мне светит от двадцати пяти до пожизненного, а вы меня в консервную банку с гипсокартоном?»
Фабиан внимательно рассматривал и анализировал все детали помещения: каждую стенку, каждую трещинку, каждый угол. В конце концов он обратил внимание на вытяжку, вокруг которой порхали птицы. «И я задался вопросом, как они туда попадают, – рассказывает нам Фабиан. – Если можно влететь, значит, можно и вылететь? Ну, вот оно. И я решил, что последую за птичками».
Однажды вечером двое сокамерников отвлекли внимание дежурного надзирателя, а Фабиан в это время проник в помещение мойки для швабр (в которую обычно попадали только назначенные на уборку помещений) и выбрался наружу через потолок. Чтобы не вызвать подозрений раньше времени, во время вечернего обхода надзирателя на его шконке спал сокамерник. В два часа ночи Фабиан был на крыше бытовки, слишком высокой, чтобы прыгать с нее на землю. Он перебирался с крыши на крышу череды бытовок, казавшихся просто бесчисленными, не упуская из виду парковку и водную гладь, видневшиеся вдалеке за тюремной оградой.
Выбраться через парковку, как он хотел, не получалось: у входа собралась на перекур группа надзирателей. Он стал искать другие направления и, обнаружив путь наружу, спрыгнул на землю и перелез через первый забор, отделявший его от свободы. Следующий забор был примерно шести метров в высоту и полностью забран в колючую проволоку. Но Фабиан уже мог чувствовать запах соленой морской воды, которая находилась за забором. Он накрыл колючую проволоку одеялом и попытался взбираться, не обращая внимания на боль. Это оказалось невозможным. Сделать подкоп под забором было невозможно – он стоял на бетонном фундаменте. Когда небо осветили первые лучи рассвета, Фабиану стало не по себе. Он спрятался под фургон строителей, надеясь отсидеться там до наступления темноты и предпринять еще одну попытку. В семь утра на территории раздался сигнал тревоги. В небе кружили вертолеты, а Фабиан мог видеть ноги надзирателей, бегающих толпами вокруг его убежища. Наконец, по его следам пустили собак, и он услышал, как надзиратель говорит по рации: «Кажется, я его нашел».
«А мне уже воду было видно», – говорит он нам.
За попытку побега Фабиану добавили год, а режим поменяли на «строгий с централизованным круглосуточным наблюдением». Последующие несколько месяцев ему пришлось провести в одиночной камере, и там он пришел к выводу о том, что свой напористый характер и умение подсуетиться можно использовать в более позитивных целях.
Свойственные ему раньше спокойствие и любовь к знаниям постепенно возвращались. В тюрьме он читал все – от комиксов до классики, от журнала «Тайм» до Библии, Торы и Корана. После побега его считали потенциальным зачинщиком беспорядков, поэтому постоянно переводили из камеры в камеру и из тюрьмы в тюрьму. Он уклонялся от вступления в тюремные банды, что было скорее исключением из общего правила для начала 1990-х годов.
