Ветер хлестал, вынуждая его придерживать шляпу. Он снял ее прежде, чем они ушли далеко. Неужели здесь всегда такой сильный ветер? — удивился он.
— Вы поведете дорогой к ферме Ллевеллина? — спросил он. Он даже не пытался произнести валлийский звук "ll".
— Как хотите, — сказала она, свернув налево, дальше от моря к тропинке, сильно обросшей диким папоротником и едва ли заслуживающей название дороги.
Он заметил, что тропа так же резко поднималась вверх, как и дорога, которой он ехал предыдущим днем. Вся земля тянулась вверх к плоскогорью полуострова. Единственной равниной был широкий, извилистый отрезок берега, наверное, миль в пять длиной.
Он заметил, что она шла довольно длинным, размашистым шагом. Походка была грациозной, хотя совсем не характерной для благовоспитанной леди. Он не помнил, чтобы пять лет назад она двигалась таким образом. Тогда она ходила маленькими шагами, словно не имея в виду никакой конкретной цели.
Он понял, что она не собирается заводить с ним никакой беседы.
— Здесь мрачно, — сказал он. — Мили и мили пространства. И можно карабкаться на холмы почти в любом направлении, которое позаботишься выбрать. И ветер. Я предполагаю, что это неизбежно в такой близости к морю. Должно быть, это очень непривлекательное место для проживания.
— Тут вы не правы, — сказала она. — Это самое прекрасное на земле место для проживания.
Он посмотрел на ее профиль рядом с ним. Это прозвучало, как будто она не соглашалась с ним не просто из желания противоречить, а потому, что она имела в виду именно то, что сказала. Неужели кто-нибудь может находить это место прекрасным? Ти Маур, конечно, приятно расположен, и в деревне есть определенная живописность. Да, во всем крае есть строгая красота, допустил он. Но как место, чтобы прожить жизнь?
— Но здесь одиноко? — спросил он.
— Нет. Не мне.
Ее ответ был произнесен, возможно, слегка поспешно. Пока она говорила, над ними с жалобным криком пролетела одинокая чайка, заставив ее посмотреть вверх.
— Если вам одиноко, — сказала она, — вы должны вернуться в Лондон. Уже почти время Сезона. Там вы найдете всю желанную для вас компанию. Здесь вы не найдете никого, кто бы вам понравился.
— Нет, — сказал он, — не всю желанную для меня компанию. И здесь есть кто-то, кто мне нравится.
— Я ничего от вас не хочу, — сказала она. — Этим утром я ясно дала себя понять по этому вопросу. Вы здесь впустую тратите время.
Она все еще не смотрела на него, заметил он. Она смотрела прямо вперед и шла довольно быстро, задевая плащом папоротники, хотя подъем был крутой, и она запыхалась.
— Возможно, — сказал он. — Но это мое время, и я могу тратить его впустую. Я намерен пока остаться.
Ей больше нечего было сказать. И он тоже не мог ничего придумать. Он никогда не был силен в сердечных разговорах. С несколькими близкими друзьями мужского пола это еще было возможно, но с женщиной — никогда. И, несомненно, не с нею. Неразговорчивость, необходимость быть мужчиной и нести все бремя на собственных плечах были настолько в его крови, что и теперь он не нашел возможным высказать свое мнение. Годами ему давали понять, что именно это качество привлекало к нему множество женщин. Увы, леди Кэтрин была не из их числа…
Но ему уже слишком поздно меняться. Или он считал, что слишком поздно.
Она остановилась, когда тропинка резко свернула налево, и он совсем близко увидел здания фермы. Она повернулась и посмотрела вниз, и он сделал то же самое.
Да! — тотчас подумал он, когда от сильного порыва ветра на мгновение перехватило дыхание. О, да. Да, это невероятно прекрасно. Покрытые травой и дроком холмы изгибались вокруг берега, церковь и сельские коттеджи жались к ним, словно ища укрытия. Был почти полный прилив, пена прибоя тянулась непрерывной линией миль в пять. Вода искрилась на солнце. Свежий соленый воздух щипал лицо.
Он почти понял, почему она назвала это место самым прекрасным для жизни местом на земле.
— Да, — сказал он, — это прекрасно.
— Но и близко не столь прекрасно, как Гайд-парк или Воксхолл-Гарденз, — с сарказмом в голосе ответила она. Она не поверила ему, понял он. Она подумала, что он просто вежлив. Возможно, его тону недоставало убежденности.
