Вошел Джорджио, но барон отослал слугу повелительным взглядом.
— Посреди парка, — продолжал Фелипе, — строилась мечеть. Местные политики отдали территорию иммигрантам под застройку, чтобы купить их голоса на предстоящих выборах. Я увидел перед собой не строение, но ядовитый гриб и решил уничтожить его. В студенческие годы я был убежденным марксистом. Вместе с товарищами мы планировали нападения на идолы буржуазного культа. Однажды мы изготовили бомбу, но инженер в нашей группе струсил и у нас ничего не вышло. Но я не забыл сосредоточенный и целенаправленный период подготовки. Я знаю — мы готовились не зря. В одиночку я не мог изготовить мощную бомбу, чтобы взорвать мечеть. После долгих медитаций, готовый отдать жизнь за дело, я нашел ответ. Барон, помните, вы говорили: «Если встретишь на своем пути Будду — убей его»? То же самое велел мне святой Иаков. Я должен был уничтожить его образ, а остальное он совершил сам. Я доверил жизни людей святому и разрушил его статую. Мы — святой Иаков и я — пробудим людей ото сна. К сожалению, в возникшей толчее погибли двенадцать невинных христиан. Начало делу положено, оно набирает обороты, но меня гложет невыносимое чувство вины. Я должен отдать свою жизнь взамен тех, кто погиб.
Фелипе смотрел на Эммануила покорно и дерзко, ожидая, что барон снимет трубку телефона и вызовет полицию. Юноша был готов принять мученичество.
— То, что я сейчас слышал, — произнес барон с олимпийским спокойствием, — прозвучало, будто шелест камыша на ветру. Я ничего не слышал. Ты действовал не по своей воле. Слепо доверился душевному порыву, не владел собой. Твоей вины здесь нет. Слушай внимательно: вернись в Испанию и скройся. Живи простой жизнью, не делай ничего необычного. Понятно? Не предпринимай активных действий, не доверяй порывам — думай головой. Иными словами: молчи и бездействуй.
Фелипе опешил. От барона он ожидал вовсе не этого. Но проснулся инстинкт самосохранения, и юноша принял совет с благодарностью. Фелипе осознал и то, что своими действиями он опозорил рыцарские идеалы, а барон проявил великодушие.
Поклонившись, Фелипе бодрым шагом вышел из библиотеки.
Позже, уединившись в мастерской, Эммануил с мрачным торжеством вспоминал рассказ Фелипе.
«Неужели, — думал он, — моя магия вызвала такую реакцию?»
Сознательным усилием подобного не добиться. Превосходная иллюстрация к теории хаоса: капля воды, упавшая на крылышко бабочки, вызвала потоп. Но барон не верил в теорию хаоса.
Найджел выбрался из водного такси на пристань палаццо Ривьера.
— Сразу после свадьбы я толком ничего не разглядел, — признался он Орсине. — Господи, как похоже на пещеру! Зимой тут, наверное, чертовски сыро.
— Верно, — подтвердила Орсина. — Поэтому зимой я предпочитаю Прованс.
Слуги подхватили хозяйские чемоданы. Орсина поздоровалась с ними:
— Здравствуй, Бхаскар. Здравствуй, Сома. Как ваши дети в Дели? Когда вы их привезете?
Бхаскар, низкорослый индиец во френче и узких брюках песочного цвета, негромко отдал жене распоряжения на хинди. Пухленькая привлекательная Сома в сине-зеленом сари суетливо бросилась их исполнять.
— О, мадам, благодарю за ваш интерес, — ответил Бхаскар на ломаном английском. — Все так сложно. Билеты на самолет для пятерых детей и их содержание стоят дорого. Надеюсь, через год у нас получится.
Найджел оглядел парадный вход и внутренний дворик на уровне канала, тянувшийся из одного конца палаццо в другой.
— Боюсь, придется нам по дому перемещаться на гондолах. Научишь меня?
— Еще чего! — возразила Орсина. — Гондолам сотни лет, и они дырявые, как решето.
Найджел последовал за слугами по широкой церемониальной лестнице.
— Какие забавные! — сказал он, проходя мимо ангелочков на перилах. — А этот выставил напоказ пипиську.
— Он подражает Приапу, — сказала Орсина. — Помнишь?..
— А, того здоровяка в саду у дяди? Такое не забывается!
Изящный изгиб лестницы вывел в бальный зал. Найджел запрокинул голову и оглядел расписанный фресками темный свод потолка.
— Вот это место я помню. — Он окинул взглядом паркетный пол. — Зал больше крикетного поля.
Орсина никогда не знала, что Найджел скажет в следующий момент, и ей это нравилось. При ней он был милым, эксцентричным, слегка сумасшедшим, а образ тирана и строгого мыслителя приберегал для коллег.
