— Спасибо, — улыбнулся Андрей.
— Я, вероятно, тоже войду в состав…
— О! Буду только рад.
— Вот читаю твоих пациентов. Пытаюсь понять, чем ты занимаешься. Не возражаешь?
— Вовсе нет. Мне даже приятно.
— Тема потрясающая, — признался Ковальчук, поправляя очки. — Я нашел твои листочки с записями сновидений, вклеенные в истории. Особенно заинтересовали сновидения Самойлова и Политовой.
— Там простые случаи. Сорокачетырехлетний электромонтер Иван Самойлов лежал у нас в неврологии, восстанавливаясь после травмы позвоночника. Видел повторяющийся сон о том, как жена, умершая несколько лет назад, подавала на обед протухшую рыбу. Он всегда боялся своей жены, а потому не мог отказаться от блюда. Я предположил язвенную болезнь. Хотя Самойлов никогда не жаловался на расстройство желудка, эндоскопия подтвердила диагноз.
Ковальчук беззвучно изобразил губами: «Ух ты!»
— Политовой было за шестьдесят, она страдала склерозом и почти не помнила сновидений. Только какие-то обрывки. Они показались мне странными. Я несколько ночей дежурил возле ее кровати и будил в разные моменты быстрой фазы. Из кусочков сновидений, которые рассказала Политова, сложилась общая картина. В одних снах ей виделись деревья с набухшими почками, в других — как она плывет на лодке по мутной реке, а рядом плывут бочки. В обоих снах присутствовали карлики с изуродованными затылками… Я предположил аневризму.
— Ангиограмма, естественно, подтвердила аневризму.
— Еще какую!
Ковальчук кивнул. Поглядел на часы. Засобирался:
— Пожалуй, мне пора. Потом расскажешь подробнее?
— С удовольствием.
— Еще раз с повышением тебя.
— Еще раз спасибо, — улыбнулся Андрей.
Он сел на место Дэна, освободил от полиэтилена один бутерброд, откусил половину и, жуя, начал листать страницы. Записи двух-, трех-, четырехгодичной давности, сделанные его рукой, замелькали перед глазами.
Политова Ольга Вячеславовна, сорок пятого года рождения:
«Пыталась открыть деревянную дверь. Не смогла. Выход из дома оказался рядом, через другую дверь».
Израйлев Сергей Львович, шестидесятого года рождения.
«Низкая дверь. Постучался в нее, подергал за ручку…» Последние два слова, зачеркнуты, и далее следует: «Нет, дверь без ручки, но на ее поверхности странные узоры».
Андрей съел два бутерброда и запил минералкой. Взял следующую историю болезни.
Соломатина Татьяна Тимофеевна, пятьдесят восьмого года рождения.
Андрей перевернул лист и наткнулся на карандашный рисунок.
Соломатина оказалась художницей и кропотливо зарисовала эпизод из своего сновидения.
Старая, полуразрушенная церковь. Рядом темное, кряжистое дерево с ветвями, похожими на рога. Под деревом черный бык с красными, горящими глазами. Бык нападал на Татьяну Александровну, сбивал с ног и кусал за колени. Артрит в тяжелой форме…
В кирпичной стене церкви выделялась дверь. Центр украшен спиралью, края — узорами в виде волн.
Дверная ручка отсутствовала.
Он сдал истории болезни и в раздумьях вернулся на седьмой этаж в отделение неврологии. До встречи с Анжелой оставалось четыре часа.
До катастрофы не больше пятнадцати минут.
8
Прежде чем отправиться к пациентам, он заскочил в ординаторскую, чтобы оставить там последний бутерброд. Пригодится на полдник. А вообще, нужно питаться более основательно, иначе и ему будет сниться протухшая рыба.
Мобильник на поясе заиграл тему «атака акулы» из «Челюстей».
— Мама, привет! — сказал он, открыв трубку.
— В общем, так, Андрюша! — как всегда затараторила мама. — Юбилей пройдет в кафе «Прима» в следующую среду. Так что ждем вас с Анжелой.
— Сколько вам? Ситцевая, что ли, свадьба?
— Ай-яй-яй. Такой молодой, а такой льстивый! Прекрасно знаешь — сколько.
— Извини, мам.
— Извинения принимаются подарками. Электрический чайник меня устроит.
Около секунды Андрей думал, стоит ли ей говорить. Не удержался:
— Мам, мы с Анжелой сегодня заявление подадим.
— Какое заявление? Неужели то, о котором я думаю?
Андрей подтвердил ее догадку многозначительной паузой.
— Господи, как я рада! — взвизгнула мама. — Это что же, зимой свадьба?
— Может, и раньше.
— Ну, Андрюшенька, сынок, сделал подарок старикам к юбилею!
