Горшин, как и было условлено, сидел в салоне микроавтобуса — в строгом сером костюме, белой рубашке с галстуком и летних туфлях. В этом наряде его можно было принять не то за директора банка, не то за агента спецслужб. Сжав как клещами руку Матвея, он окинул его взглядом и кивнул на стопку одежды на сиденье:
— Переодевайтесь.
— Зачем?
— Едем вызволять Ариставу.
Матвей едва удержался от возгласа удивления, недоверчиво глянул в безмятежное лицо Тараса, хотел выразить сомнение в целесообразности столь нахальной операции (днем?! на глазах врачей и двух десятков охранников?), но поймал сверлящий взгляд Горшина, насмешливый, ироничный, полный уверенности в себе, и стал молча переодеваться в точно такой же костюм, что и на «чистильщике».
«Рафик» тронулся с места, выехал со двора и влился в транспортный поток улицы.
— Костю держат на Большой Потемкинской, в Первой спецтравматологии, принадлежащей ФСК, — сообщил Тарас, достал из сумки какие-то карты, сунул Матвею. — Это план здания, фото и схема охраны. В вашем распоряжении четверть часа. Справитесь?
Матвей взял пачку листов, принялся изучать. Вопрос задал лишь один:
— Кто еще участвует в операции?
— Я и водитель, — ответил Горшин, ожидая реакции Матвея, но, поскольку тот оставался невозмутимым, добавил: — Существует теория увеличения результативности при увеличении риска, я ее проверил на практике.
Вскоре машина остановилась.
— Приехали. Вы готовы?
Матвей сложил фотографии, схемы и планы в стопку, подровнял и вдруг мгновенным ударом указательного пальца пронзил всю стопку насквозь.
— Пошли. Силой эту больницу все равно не взять, так что ваш расчет на внезапность и наглость может сработать.
— Существует поговорка: сила — пропуск для входа, ум — для выхода. Применительно к нашим условиям она будет звучать так: ум — пропуск для входа, сила и ум — для выхода, и все это с изрядной долей наглости. Объяснять ганфайтеру, что следует делать в той или иной ситуации, не требуется?
Матвей не ответил и стал вылезать из «рафика».
Центр спецтравматологии представлял собой с виду небольшое двухэтажное здание в форме буквы П, окруженное парком и забором из металлической сетки. Забор не находился под напряжением, но представлял собой хитроумный колебательный контур, к которому подсоединялся измерительный комплекс, способный по изменению емкости контура определить, в каком месте и какое подошло к забору живое существо. Основной же объем центра прятался под землей — еще целых пять этажей с операционными, лабораториями, палатами, манипуляционными кабинетами, медицинским компьютерным комплексом.
Горшин подошел к закрытым воротам, вставил в белый ящичек слева какой-то стержень, и ворота стали медленно открываться.
— Заезжай, — махнул рукой Тарас.
«Рафик» въехал в ворота и покатил по аллее к левому крылу здания.
— А мы через центральный.
Охраны нигде не было видно, но Матвей чувствовал, что за ними следят. Где-то в зарослях прятались телекамеры, а может быть, и скрытые посты.
Двери центрального входа, не приспособленные для вноса пациентов, были открыты, но за вертушкой посетителей ждал детектор, кодированный автомат пропуска и охранник в серой униформе с кобурой пистолета на боку. Второй выглядывал из окошка будки допуска.
Горшин вставил в автомат плоскую пластинку, и вертушка провернулась, пропуская гостей. Охраннику Горшин показал красное удостоверение с золотым тисненым орлом и печатью: «Федеральная служба контрразведки России». Наискось через уголок удостоверения шли две полоски, золотая и серебряная, — знак допуска высшей степени. У Матвея удостоверения не было, но его пропустили и так. Он молча прошел мимо охранников, потом мимо дежурной медсестры в холле за перегородкой, уверенно двинулся к лифту.
В кабинке оказался такой же кодовый запросчик, что и на входе. Горшин положил руку на панель аппарата, полузакрыл глаза и некоторое время стоял так, пока у Матвея не созрело ошущение, будто воздух загустел и завибрировал. Дверь лифта закрылась, кабина поехала вниз. Горшин усмехнулся в ответ на вопросительный взгляд Матвея, но ничего пояснять не стал.
