Нет, этого она так не оставит! Она будет жаловаться!
Роза поспешно собралась, отнесла дочку в дом деда Ундри и решительно зашагала в райцентр.
До асфальтированной шоссейки от деревни недалеко — какой-нибудь километр. А там часто идут машины, пореже, по ходят и автобусы, так что через час-полтора она уже будет в городе.
Раньше шоссейная дорога проходила прямо деревней. Но Михатайкин настоял, чтобы шоссе убрали: нечего, мол, деревню пылить, кур давить и детей в страхе держать. Старая дорога местами выщербилась, посеревший от времени асфальт растрескался, и в трещинах буйно кустилась зеленая трава. Но идти по этой дороге хорошо, легко, в дождь не грязно, в вёдро не пыльно.
Шагается Розе легко, а мысли в голове одна другой тяжелее. Хочет она и никак не может понять, за что так взъелся, так ополчился на нее председатель. Мало ли по деревне настоящих лодырей, а весь свой председательский гнев Михатайкин обрушил почему-то на одну Розу. И ладно был бы он человек в колхозе новый, ладно бы не знал, как работала Роза в прошлые года! А на хмельнике — он близко от ее дома — она и теперь работает не меньше и не хуже других. Во время сбора шишек хмеля, если не у кого — ни у свекрови, ни в доме деда Ундри — оставить Галю, Роза берет ее с собой на хмельник и усаживает с игрушками прямо в междурядьях. И не сам ли председатель в свое время поставил ее помощником бригадира, не сам ли хвалил и не раз говаривал, что, мол из нее получится хороший бригадир. А вот теперь… Нет, дело тут не в минимуме, тут что-то другое.
То ли от быстрой ходьбы, то ли от того, что солнце припекало уже почти по-летнему, Розе стало жарко. Она расстегнула пуговицы жакета, отерла платком лицо. И когда утиралась — перед самыми глазами у нее мелькнули часы на руке.
Часы! А ведь это те самые часы…
И в памяти Розы всплыло событие — не пятилетней ли? — да, пожалуй, пятилетней давности.
В тот год их бригада вышла на первое место в колхозе по урожаю и хлеба, и конопли. Осенью, по первому снежку, состоялось совещание передовиков района, и на него, вместе с другими хорошими работниками колхоза, взял Михатайкин и Розу. Правда, ехали они отдельно: колхозники на машине, а Федот Иванович — на легковых, обшитых лубом, санках.
Ихняя бригада оказалась одной из первых по урожаю не только в своем колхозе, но и по району. Роза сидела рядом с Михатайкиным и президиуме, а в конце совещания ее премировали часами. Вот этими самыми…
После совещания Федот Иванович пригласил в гости к директору заготконторы. Отказываться было как-то неудобно, и Роза пошла. Понятное дело, не обошлось без выпивки, и хоть Роза не переносит спиртного, ее тоже заставили выпить две стопки ликера: напиток, мол, слабый, дамский, и как же это так, чтобы за компанию, да еще в такой радостный день, не выпить.
Когда на обратном пути выехали из райцентра, Федот Иванович в левую руку взял вожжи, а правой обнял Розу и придвинул к себе поближе.
— Смекаешь, каким образом получила часы?.. Механика нехитрая. Не привез Ягура Ивановича на совещание, и часы достались тебе. Вот так, — и прижал Розу еще крепче к своему боку.
Розу кинуло в жар от слов председателя, и часы начали словно бы жечь руку: ведь это, выходит, и ее и не ее, а бригадира Ягура Ивановича, часы.
— Не следовало бы так делать, Федот Иванович, — резко сказала Роза, стараясь освободиться от сильной руки председателя.
— Дурашка ты, недогадливая, — как-то непонятно сказал Федот Иванович. — Разве не видишь, не замечаешь, что я тебя… — тут он запнулся, замялся на секунду, — я же тебя не только уважаю, по и люблю.
Роза не успела ничего сообразить, не успела опомниться, как почувствовала холодные губы председателя на своих губах. Тогда она рванулась из железного кольца Михатайкинской руки и выпрыгнула из саней.
— И не стыдно вам, Федот Иванович?! Я же вам в дочери гожусь.
Председатель остановил коня.
— Уж сразу и рассердилась!.. Какие все вы, девушки, однако. Нельзя и пошутить… Садись, садись, нечего, — и, словно бы давая знать, что лезть к ней он больше не будет, Федот Иванович взял вожжи в обе руки.
