— Бабка плоха совсем. Папка говорит, что умирает. Тебя зовет.
— Кто? Настасья?
Женька кивнул головой.
— На что я ей? Да и она… Отболело. Не хочу видеть. Так и передай. Мол, отворотило душу. Насовсем. И не ворочусь!
— А ко мне?
— Сам наведаешь, коль сердце потянет. Но туда я ни ногой. Ни живой, ни мертвый.
— Я думал, ты добрый. Всем пацанам тобой хвалился. Говорил, что лучше тебя во всем свете нет. А ты злой, как собака! Почти с мертвой бабкой помириться не хочешь.
Она парализована. На кого злишься? Ее уже все простили. Ты один остался.
— Ей теперь уж все равно. Коль суждено уйти, не задержится. А и простить не могу. Ни живую, ни мертвую. Не хочу видеть никого! А ее, как лихо, как беду самую черную, знать не желаю!
— Папка много раз хотел приехать к тебе. Но бабка… От нее не отойти и не оставить. Не порваться же ему на части! Она сама пить не умеет. Даже ссыт в постель. Я тоже на нее обижался. Тогда она здоровой была. Теперь не могу. Жалко. Какая ни плохая, а своя. Если все ее бросим, чем мы лучше? Такие же! И ты… А я любил тебя! — пошел к двери торопливо, не оглядываясь.
«Вот шкет! Врубил по самым что ни на есть и смылся. Всю душу забрызгал! Отчитал, высрамил как хотел! Всех выгородил. А меня словно в отхожку мордой натыкал. Еще я за это должен спасибо ему сказать!» — злился Кузьма.
Но когда первая волна ярости схлынула, он всерьез задумался над услышанным.
«Выходит, ей зло не сошло даром. С кем нынче счеты сводить? Коль верно все, что сказал Женька, дни Настасьи сочтены. Не на кого обижаться. Только на себя, за все! За то, что жил слепцом! Простившись с ней, прощусь и с дурью…» И вздумал поехать к своим сразу после смены.
— Я знал, что ты приедешь. Ждал тебя. Нашим ничего не сказал, о чем с тобой говорили, — встретил Женька во дворе. Открыв дверь в дом, крикнул звонко: — Папка! Дедуля приехал!
Егор вышел навстречу похудевший, усталый. Кузьма приметил густую седину, морщины, прорезавшие лоб сына, сутулые плечи.
— Заходи, — позвал за собой. Едва присев, заговорил глухо: — Женька сказал тебе все. Мать неизлечима. Сходи к ней. Постарайся сдержать упреки. Это будет жестоко с твоей стороны. Как бы ты ни был прав, сейчас не то время.
— Что ж ты, врач, а свою мать проглядел? — укорил Кузьма.
— Врачи лечат тело. А нервы и душу — никто не сможет. Это не в наших силах. Паралич не в моей компетенции. Она в последнее время много пережила.
Нервы не выдержали. Теперь уже поздно о чем-то говорить. Атрофировалась. Да и осталось немного.
Кузьма молчал. Думал о своем: «Вот ведь о матери говорит. А обо мне даже не спросит. Как я дожил до нынешнего дня? Ему это неинтересно. Болезнь Настасьи стала ширмой. Поводом к оправданию. Шалишь… Уж я ли вас не знаю!» — вздохнул тяжко.
— Я понимаю. И тебе жаль мать. Ведь вы прожили больше тридцати лет. Лишь в последнее время случались недоразумения. Но в них не вы виноваты… Тяжкое время. Оно всех искромсало. Но ты крепись…
Кузьма хотел пойти в свою комнату, но Егор остановил:
— Отец! В твоей комнате квартиранты Их еще мать взяла в дом. Ты прости…
— А в Настасьиной?
— Там тоже живут постояльцы.
— Выходит, загодя ее списали?
— Не шуми. Мы лечили мать. Но лекарства стоят дорого. Мы не смогли сами осилить траты. Андрей с Ольгой наотрез отказались помочь. Пришлось самим в струнку вытягиваться.
— Оно и видно! Нахозяевали! Туды вашу мать! Ну да чего теперь! Кой с вас спрос, со слабаков? Пошли веди, где она завалялась? В какой больнице? — шагнул к двери.
— Ты что? С пустыми руками к ней собрался? — удивился сын.
— А разве я навещать иду? Проститься! Для такого кошелки не нужны! — оборвал Егора.
— Не позорь меня перед коллегами. Я в той больнице работаю. Подожди, я схожу в магазин. Потом к матери поедем, — предложил сын.
— Погоди! Возьми вот денег. Сам купи, что ей надо…
— Тогда сразу из магазина — к ней! — повеселел, оживился Егор.
Настасья лежала тихо, закрыв лаза. И казалось, спала. Но едва услышала шаги, приближающиеся к ней открыла глаза.
Смотри, кто к тебе пришел, мам! — поторопился объявить Егор и подтолкнул Кузьму к постели матери. Настасья силилась что-то сказать, но ни звука не слетело с бледных губ. Лишь слезы градом покатились по лицу.
