— Что ж ты упускаешь? — усмехнулся Кузьма, оглядев мужика с головы до ног.
— Подвело мужичье. Не то бы! Было подрядился. Да в первый же раз прогорел. Она меня враз в постель поволокла. А я ей про угощение намекнул. Ну, она, знамо дело, выставила все, как полагалось. Я как ужрался, забыл, зачем пришел. Да и на кой ляд мне та баба была нужна, если я четыре дня не жравши! А тут выпивон! Ну и дорвался… Все умолотил. И уснул на диване. Она ждала до полуночи, когда во мне любовь к ней закипит. Ишь чего намечтала, трясогузка! Да я на диване с год уже не спал. А она давай меня будить. Мол, совесть поимей! Я ее и послал туда, где она эту совесть посеяла. Ох и взвилась лярва. Ухватила за шиворот и к двери поволокла. Чтоб выкинуть из квартиры. А я упираюсь. Ведь на столе еще осталось пиво и селедка. Не пропадать же добру! Уперся клещом. Ору, что зря она меня списать торопится. Что мне ласку и внимание надо. Она и приласкала — коленкой в зад. С самого четвертого этажа! Приземлился уже на первом. Враз и протрезвел. Понял, не за свое взялся. С тех пор по бабам не хожу. Не мой это хлеб. А вот другие разжирели на том. Им не деревянными, в баксах платят.
— За такое? Да как это? С чужой бабой и враз в постель? За деньги? — удивился Кузьма.
— Ты кто? Иль с луны звезданулся? Иль от своей старой клячи никогда левака не давал? Так там мы платили. Ну, пусть не деньги, но подарки, угощение — это тоже траты! Теперь бабы за свою похоть нам платят. Оно ж тоже кому как повезет. Иному более-менее подвернется. А другому такая кикимора, что с ней не только в постель, на одном погосте лежать гадко. А надо ублажить, коль заплатила. Такие чаще попадаются. Потому что на путевую и без объявленьев сыщутся желающие. Дарма с ней утворят как захочет. А вот с образиной попробуй смоги! Свой хрен на вы называть приходится и уговаривать не смотреть на эту обезьяну, как только через черные очки. Либо по бухой. Когда ее морду от задницы отличить не сможешь. Оно и мне такая подвернулась. Покуда накрашенной была, терпимо смотрелась. А как умытой появилась… Я разом за бутылку. Так и не врубился, сам окосел иль она впрямь такой была.
— А у тебя своя баба имеется? — перебил Кузьма.
— Имелась. Да расскочились с ней.
— С чего?
— Покуда работал, деньги приносил, жили нормально, не хуже других. Как закрыли завод, не стало получки, и меня под жопу. В иждивенцах не нужен ей.
— Сама работает?
— Торгует. В Польшу мотается. Спекулирует. Меня к тому подвязать хотела, да не обломилось. Не состоялся из меня торгаш. Вот и выперла. Теперь в бомжи свалил. Работы нет. А где и есть, едино деньги не платят. За спасибо горб гнуть кто станет?
— Это верно, — согласился Кузьма, содрогнувшись душой. Испугался впервые, что и его ждет эта участь.
— Дай закурить, — протянул руку мужик. И, затянувшись, продолжил: — Теперь в бомжах много всяких. И бабы, и дети, и ученые. Даже бывшее начальство. Кто невостребованным остался, тот теперь в бомжах канает. На дачи налеты делаем вместе. А ты откуда? С мебельного? Гиблое дело! Все ваши уже давно смылись кто куда. Даже лягавым не платят по полгода. Они, гады, на самообслуживание перешли. Уже не деньги, боеприпасы требуют. Усек? Сами себе на житуху выколачивают.
— А из кого, коль все в нужде?
— Народ в беде! Держава! А эти там, наверху, жиреют. Им все по хрену! Во, гляди! Мы с тобой раньше ходили по кабакам? Ни тогда, ни теперь! А погляди, что там творится? Особо по вечерам. Пернуть негде! Небось не наш брат, работяга, кайфует. Все те же! Им и нынче лафа!
— Сам же говоришь, начальство бомжует!
— Оно еще не верхушка. А вершки везде своих холуев и родню имеют. Прихвостней! Средь них спекулянты и ростовщики, бандиты всяких мастей. Они себя нынче крутыми называют. А знаешь почему? У них, кроме кулаков, ни хрена нет. Ни мозгов, ни души, ни сердца. Чурки с глазами. У них все в одной кишке. Они и старуху, и ребенка убьют без жалости. За навар. Последнюю рубаху снимут. Они даже с нищих налог берут за место. Даже с погоста!
— Да Бог с тобой! Ты что? — не верил Кузьма.
— А ты что? Не слышал? Не платят — памятник снесут. Ограду снимут. И покойного догола разденут. Вот и дают им налог все горожане, у кого родственники умерли. Чтоб хоть усопших в покое оставили живые…
