Открыл «окно» к себе домой, на первый этаж в подъезде, ударившись с непривычки плечом о стену.
Дома слазил на дальнюю антресоль, в которой у меня, как у гоголевского Плюшкина, хранилось всё, что рука не поднялась выбросить. Нашел там тонкую пачку советских четвертных билетов, оставшихся необменянными с 1993 года. И улыбнулся победно. Где брать бусы я уже знал.
Открыл ««окно»» в полдень во дворах Якиманки за церковной оградой храма Иоанна-воина у мусорных контейнеров. Якиманка в это время называлась еще улицей Димитрова. На мое счастье никого не встретил, кроме бродячих котов.
Распугав местное дворовое собрание кошачьих депутатов, вышел на улицу и уверенным шагом вошел в ««Художественный салон»».
Пройдя мимо прилавков с причиндалами для художников, прошел сразу к витринам с изделиями народных умельцев. И там увидел то, что мне было нужно.
Это ожерелье привлекло меня сразу – крупные полированные кораллы красного цвета в филигранном серебре. Кубачинская работа. Цена была для советского человека отпугивающей – сто двадцать рублей. Для многих тогда – месячная зарплата.
Поговорив пару минут с продавщицей, стал обладателем еще пары серебряных серёг с подвесками из таких же кораллов. И как бы - работой одного мастера.
Оказавшись вновь у дверей желтого вагона в далёком прошлом, с удовольствием закурил американскую сигарету, наслаждаясь качеством, с которым давно уже табак и в Америке не делают.
Тихо, тепло, небо вызвездило, саранки поют. Благодать!
Хорошо быть проводником. Столько проблем с ходу решаются.
Помню, я на это ожерелье в своё время долго облизывался, заходя в салон по два раза на неделе, пока не решился купить его первой жене в подарок - гонорар неожиданный подлетел за брошюрку в обществе ««Знание»». Пришел весь из себя гордый в салон, с деньгами на кармане, а ожерелью этому кто-то уже приделал ноги. Купил, не поскупившись.
Было это в году так тысяча девятьсот семьдесят седьмом. Вот я и выбрал время распухания собственной жабы от дороговизны филигранной вещицы. И успел перехватить.
Когда накурился, диван уже был застелен свежим бельём и накрыт рыжим верблюжьим одеялом. Василиса еще не ушла, прибираясь в купе по мелочи.
Закрыл дверь в купе, явив взору прикрепленное на двери зеркало.
Сказал Василисе.
- Встань сюда и закрой глаза.
Женщина послушно выполнила мое пожелание.
Осторожно надел на ее шею кубачинское серебро с кораллами, застегнул замочек под затылком, раскидав запястьями две косы замужней женщины.
- Теперь смотри, - сказал я, придерживая ее двумя руками за талию.
Василиса вспыхнула румянцем. При мягком свете керосиновой лампы она показалась мне ещё прекрасней и я, не удержавшись, мягко поцеловал ее в шею, чуть пониже правого уха.
- Какая красота, - восхитилась женщина. – Это мне?
- Тебе, - ответил я и снова поцеловал ее в шею.
Женщина крутнулась в моих руках, повисла на шее, и залепила – другого слова не подобрать - мне благодарный поцелуй в губы.
Казалось бы – вот он диван, рядом. Места на двоих хватает. Но… продернула меня внезапно сильнейшая зубная боль.
Всё, как Тарабрин обещал, черт бы его побрал.
Вот в кои веки только-только вновь на женщину потянуло - и тут такой облом.
Не помогало ничего. Ни взятые из двадцать первого века болеутоляющие пилюли; ни отвар шалфея, который для меня варила Василиса; ни шептания и заговоры бабки-массажистки. Всё напрасно. Дикая боль как вонзилась в мою челюсть, так и не отступала.
И так уже три дня прошло в неутихающих страданиях, когда вернулся Тарабрин.
- Я предупреждал тебя, Митрий, что так будет. Терпи. Ничего не поможет. Только время.
И ушел.
А я терпел, сиднем сидя в купе.
А что делать?
Честно сознаюсь, если бы мне только пообещали прекращение этой дикой боли, то я, не задумываясь ни секунды, выдал бы все секреты, которые только знал. И свои, и чужие. Только никому эти секреты не были нужны. И боль не прекращалась.
От инъекции морфия по предложению приглашенного Василисой велеречивого доктора из ближайшей станицы, я отказался сам. Не хватало мне еще на иглу сесть. Тем более что ««баян»» у эскулапа был древнее мамонтов – стеклянный многоразовый. А про одноразовые пластиковые шприцы он даже не слыхал.
