Я молчал долго, примеривался к откровениям, пытался свести концы с концами.
— Сон, конечно, важная штукенция… — продолжил тот же басок.
— Помолчи, а-а? — попросил я.
Мало того, что архонты искалечили живую плоть, они додумались лишить ее права на сон! Посягнули на один из самых могучих, двигающих эволюцию механизмов, которым природа наградила рефлектирующий комок нейронов?
Они подняли руку на дар Творца!?
На решающее свойство особи осознать себя разумным творением, а не прямоходящей тварью?! Они посмели запретить бред, кошмар, полеты во сне и наяву, виртуальное обладание любимой женщиной? Перекрыли канал творческого откровения, ведь сон и фантазия — брат и сестра. Это право до сих пор не отрицалось ни одним враждебным разуму извращением!.. У нас на Земле все животные и птицы видят сны. Кроме муравьеда!.. Кстати, почему эволюция обделила подобным даром это простодушное и неповоротливое животное, никто не может понять. Котята четыре пятых времени, проведенного во сне, видят чудесные картинки. Человеческий детеныш — чуть более половины суточного срока пребывает в волшебной стране, где много-много молока…
На душе стало гадко. Они подняли руку на способность Менделеева увидеть в забытьи периодическую таблицу элементов, на видение Кекуле, с помощью которого тот сумел проникнуть в тайну строения бензольного кольца? Они подняли руку на Тартини, сумевшего побеседовать во сне с самим дьяволом и услышать музыку небесных сфер?.. Как они посмели запретить Сократу видеть сны?! Наша история знает примеры, когда та или иная сила пыталась овладеть сновидениями, пыталась использовать их, вещать через них. За сны, бывало, сажали, но запретить!.. Отказать в праве на сладостное и мучительное забвение?..
Этот было страшное преступление, его нельзя прощать, я был убежден в этом.
— Что же случилось после того, как архонты сгинули? — наконец, спросил я.
— Когда архонты были вычеркнуты из списка предназначенных к исполнению Завета и ушли к судьбе, искусственные полудурки оказались один на один с чуждым и безжалостным миром. Это случилось давно, более сотни тысяч лет тому назад по земному исчислению. На Хорде этот срок исчисляется двадцатью тысячам сезонов. Биоробы сумели выкарабкаться, приспособиться… Как ни странно, наименее совершенные особи, день и ночь ковырявшиеся в земле, быстрее всего освоились в новых условиях.
— Ты имеешь в виду земледельцев?
— Да. В их среде начали стираться кастовые перегородки, затем тот же процесс пошел среди так называемых «путешествующих», «благородных», «образованных», «славных»…
Аппарат неожиданно примолк. Наступила тишина, долгая, нудная. Наконец тот же властный голос продолжил.
— Серый, давай взглянем на это дело спокойно, без суеты, без взаимных обвинений и без обид. Взвесим все за и против.
Я не выдержал, рассмеялся.
— Наконец-то наш самый большой, самый умный, самый великодушный друг перестал играть в прятки. Красиво ли это, вещать голосом бесправного, потерявшего свой полк вернослужащего? Достойно ли попечителю скатываться до откровенной лжи?
— В чем же я солгал?
— В том, что находитесь далеко-далеко. Территории, так сказать, зачищаете.
— Так и есть. Здесь оставлена часть моей особы. Как бы иначе я смог обозревать весь объем доверенного мне пространства?
— Или захваченного?
— Нет, доверенного. Все, кончаем дискуссию! Тебе предложили работу, ты согласился, вот и займись делом.
Подведем итоги.
Как уже было сказано, мы попытались сами устранить артефакты. Ничего не вышло — биоробы начали прятать от нас все, что им удалось откопать и произвести. Это полбеды. Хуже, что они использовали эти попытки для нагнетания паранойи. В любом случае без внутренних изменений, без перестройки идеалов, без внутренней потребности отказаться от необходимости дать отпор, не обойтись.
После паузы он добавил.
— Ты двигаешься в верном направлении. Держись того же курса. Помоги мне избавиться от артефактов, оставленных архонтами, и, прежде всего, от их приводной станции. Но это только часть задачи. Об остальном поговорим позже. Ты верно решил — без помощников тебе не обойтись. Кстати, — в голосе незримого собеседника прозвучал нескрываемый интерес, — как тебе этот? Вон тащится по склону. Что это он весь искореженный? Щека сожжена…
