Мы с товарищами бросились в какую-то шлюпку и в ней благополучно причалили к берегу. Судовладелец, о котором в суматохе позабыли, попал в руки австрийцев, не пожалевших для него палочных ударов. Жена же его вернулась с нами. Эта дерзкая вылазка стоила нам трех человек, а у меня самого оторвало пулей два пальца. Дельфина ухаживала за мной самым усердным образом. Мать ее отправилась в Гент, куда послали ее мужа как военнопленного, а мы с Дельфиной прибыли в Лилль, где я пошел на поправку. Так как у Дельфины осталась часть денег, найденных в овсе, мы могли вести довольно веселую жизнь. Мы стали подумывать о свадьбе, и дело зашло так далеко, что я даже отправился в Аррас за необходимыми бумагами и за благословением родителей. Дельфина же получила согласие своих родителей, которые все еще оставались в Генте.
В миле от Лилля я вдруг вспомнил, что забыл свое направление в госпиталь (мне было необходимо предъявить его в муниципалитете). Пришлось вернуться. Я приехал в гостиницу, постучал в дверь нашего номера — никто не ответил, между тем Дельфина не могла так рано выйти из дома: еще не было и шести часов. Я снова постучал; наконец, она отворила мне, протирая глаза, будто только проснулась. Чтобы испытать ее, я предложил ей поехать со мной в Аррас, чтобы познакомить со своими родителями. Она спокойно согласилась. Мои подозрения почти рассеялись, но внутренний голос упорно говорил мне, что тут что-то не ладно. Наконец я заметил, что Дельфина часто поглядывает на гардероб, и решился открыть его. Кого же я нашел под кучей грязного белья? Доктора, который меня лечил! Он был стар, безобразен и неопрятен. В первую минуту я почувствовал себя оскорбленным: уж очень непригляден оказался мой соперник. Я хотел укокошить этого счастливого эскулапа, но благоразумие, посещавшее меня довольно редко, на этот раз остановило меня. К тому же Дельфина не была моей женой, и я не имел на нее никаких прав. Ввиду всего этого я ограничился тем, что вытолкал ее за дверь, выбросил в окно все ее тряпки и кое-какую мелочь, чтобы она могла отправиться в Гент. Деньги же я считал вполне справедливым присвоить себе, так как именно я руководил известной экспедицией.
Избавившись от изменницы, я остался в Лилле, хотя срок, на который меня отпустили, уже истек. Но в Лилле так же легко скрываться, как в Париже, и мой покой ничто не нарушало, кроме одного любовного приключения, о котором я не стану подробно распространяться. Скажу только то, что меня остановили в женском платье, когда я бежал от ревнивого мужа одной красотки. Меня привели на площадь, где я упорно отказывался дать объяснения: признавшись во всем, я погубил бы женщину, если бы продолжал молчать — меня бы приняли за дезертира. Несколько часов пребывания в тюрьме заставили меня быть посговорчивее. Штаб-офицер, которому я откровенно объяснил свое положение, по-видимому, принял во мне участие. Генерал, начальник дивизии, пожелал выслушать мой рассказ от меня лично и, слушая, помирал со смеху. После он велел выпустить меня на свободу и дал мне письменный маршрут для присоединения к 28-му батальону в Брабанте, но вместо этого я вернулся в Аррас с твердым намерением поступить на службу не иначе как в самом крайнем случае.
Свой первый визит я нанес патриоту Шевалье. Его влияние на Жозефа Лебона давало мне надежду получить с его помощью продолжение отпуска, что и было сделано. Так я снова вошел в сношения с семьей моего благодетеля. Сестра Шевалье продолжала осыпать меня знаками внимания. Я, со своей стороны, начал привыкать к ней и даже перестал замечать ее безобразность. Одним словом, дела приняли такой оборот, что я не особенно удивился, когда она вдруг объявила мне, что беременна. Она не заговаривала со мной о браке и даже не заикалась о нем, но я видел, что без него обойтись нельзя, в противном случае я рисковал подвергнуться мщению ее брата. Он вполне мог выдать меня за подозрительного аристократа или за дезертира. Мои родители, пораженные всеми этими обстоятельствами, согласились на брак, надеясь, что я останусь при них. Семейство Шевалье всячески старалось ускорить торжество, так что мне пришлось-таки жениться в восемнадцать лет.
