Меня повсюду разыскивали, и к ночи я узнал, что городские ворота заперты. Я решил спасаться через ров и в десять часов вечера пошел на бастион Нотр-Дам — самое лучшее место для исполнения моего плана. Привязав к дереву заранее заготовленную веревку, я стал спускаться по ней, но из-за чрезмерной тяжести своего тела я полетел вниз с такой быстротой, что не смог удержать веревку, обжигавшую мне руки, и отпустил ее на расстоянии пятнадцати футов от земли. При падении я вывихнул ногу, так что пришлось предпринять невероятные усилия, чтобы выбраться изо рва; после всего этого я был не в состоянии двигаться дальше. Я сидел, исторгая красноречивые проклятия, хотя это нисколько не помогало делу, когда мимо меня прошел человек с тачкой. Я предложил ему шестифранковый талер, и он согласился довезти меня до ближайшей деревни. Этот человек привел меня в свой дом, уложил в постель и стал натирать мою ногу водкой с мылом. Его жена усердно помогала ему, не без удивления поглядывая на мою одежду, перепачканную в грязи. У меня не просили никакого объяснения, но я понимал, что его следует дать, и потому, чтобы все обдумать, я заявил, что мне нужно отдохнуть, и попросил их выйти. Спустя два часа я позвал их голосом только что пробудившегося человека и рассказал им, что, поднимая на вал контрабандный табак, я упал, а товарищи мои, преследуемые досмотрщиком, вынуждены были оставить меня. Ко всему этому я прибавил, что моя судьба в их руках. Эти добрые люди, презиравшие всех таможенников, как и всякий пограничный житель, сказали, что не выдадут меня. Чтобы испытать их, я спросил, нет ли возможности переправить меня на другую сторону, к отцу. Они ответили, что это большой риск и лучше подождать несколько дней, пока я не оправлюсь. Я согласился, и, чтобы не вызывать подозрений, было решено, что они выдадут меня за приехавшего к ним родственника. Впрочем, никто и не обращался к ним ни с какими расспросами.
Немного успокоившись, я стал размышлять о своих делах. Было очевидно, что надо уехать из страны и отправиться в Голландию. Но на исполнение этого плана требовались деньги, а у меня оставалось только четыре ливра и десять су. Я мог бы обратиться к Франсине, но за ней наверняка следили, так что послать ей письмо означало бы предать себя в руки правосудия. Надо было подождать, пока пройдет первое время розысков. И я ждал. По прошествии двух недель я решился черкнуть словечко своей возлюбленной и отправил хозяина с этим письмом, предупредив его, что, так как эта женщина служит посредницей контрабандистам, то лучше видеться с ней тайно. Он выполнил поручение и к вечеру принес мне сто двадцать франков золотом. На следующий же день я простился с этими гостеприимными людьми, которые не много попросили у меня за свои услуги. Через шесть дней я прибыл в Остенде.
Моей целью, как и при первом посещении этого города, было отправиться в Америку или в Индию, но я нашел только прибрежные датские и английские суда, куда меня не брали без документов. Между тем небольшая сумма денег, которую я прихватил из Лилля, заметно истощалась, так что на горизонте вновь замаячила довольно неприятная, но неизбежная перспектива.
Мне часто рассказывали о доходной жизни береговых контрабандистов; арестанты отзывались о ней с энтузиазмом. Что касается меня, то мне ничуть не улыбалось в любую непогоду проводить ночи напролет у крутых берегов, среди утесов, и подвергаться ударам досмотрщиков. С большой неохотой я отправился-таки к рекомендованному мне Петерсу — контрабандисту, который мог посвятить меня в свое дело. Прибитая к двери чайка с распростертыми крыльями, подобно сове или другой птице, часто встречающимся у входа в сельскую хижину, помогла мне найти его. Я застал Петерса в погребе, загроможденном канатами, парусами, веслами, гамаками и бочками. Контрабандист недоверчиво взглянул на меня сквозь окутывавшую его пелену дыма. Это показалось мне дурным предзнаменованием, и не зря: когда я предложил ему свои услуги, он принялся отчаянно меня колотить. Я, конечно, мог бы защищаться, но случившееся было слишком неожиданным, к тому же на дворе было несколько матросов и огромный ньюфаундленд, которые могли отнестись к этому весьма неблагосклонно. Выскочив на улицу, я старался как-то объяснить себе столь странную встречу, и тут мне пришло в голову, что Петерс мог принять меня за шпиона. Такое заключение заставило меня отправиться к одному продавцу можжевеловой водки, которому я успел внушить достаточно доверия. Сначала он посмеялся над моим приключением, а затем объяснил мне, как следовало обратиться к Петерсу. Я снова пошел к грозному патрону, прихватив с собой, однако, парочку больших камней: в случае нового нападения они бы славно прикрыли мое отступление. Со словами «берегитесь, акулы!» (таков был пароль Петерса — под акулами подразумевались таможенные) я смело приблизился к нему и был принят почти по-дружески. Моя сила и ловкость гарантировали успех в этом деле, где часто требовалось быстро переносить с места на место огромные тяжести. Один из контрабандистов, Борделе, взялся посвятить меня в тайны этого ремесла, но мне пришлось заняться делом, еще не получив надлежащей подготовки.
