Мы, русские, потерявшие уже однажды все свои капиталы, отлично понимали, что все эти успокоения и обещания, которые так щедро расточаются банковскими деятелями, - это просто обман. Вот уже третий год, как случился этот крах, и, конечно, никакой надежды на получение вкладчиками их сбережений нет. Любопытно, что когда потерпевшие приходят в эту штедионицу, то с ним обращаются грубо и заведомо обманывают. Мне лично говорили: «Получите через два месяца, получите в августе», потом в феврале, потом в июле и т.д. А Фросе в последний раз сказали, что выдавать вклады будут через 12 лет.
Интересно, что все эти банки функционируют. Служащие и директора получают жалованье и приходят каждый день на службу. Читают газеты. Пьют чай и ничего не делают. Директора и акционеры ведут по-прежнему широкий образ жизни. Один из них обзавелся на днях отличным выездом. Держит автомобиль. Все они - богатые люди, имеющие дома, землю, капиталы, и живут, как будто ничего не случилось.
А взглянем теперь на клиентов этих банков - русских беженцев. П. И. Пономарев, доктор Харьковского института, переведенный в Пановичи, тяжко заболел в прошлом году. Его разбил паралич правой стороны тела. Он умолял всех нас, оставшихся в Н. Бечее, выхлопотать выдачу ему хоть небольшой суммы из его вклада в банке. Ему отказали. В это время заболела его жена, Мария Михайловна, болезнью, требующей сложной и дорогой операции. Денег из банка не дали.
Но еще хуже поступили с нашими детьми. Мы, бывшие студенты, установили на Татьянинском вечере стипендию, на которую училась в университете в Загребе бывшая воспитанница Харьковского института Галина Резвова. Собираемые с нас деньги хранились в штедионице. Теперь Резвова лишена этой стипендии и вынуждена прекратить занятия в университете. Другая воспитанница Харьковского института, Евгения Свинкина, обладающая талантом и отличным голосом, мечтала поступить в консерваторию. На ее имя начальница института положила своевременно в эту штедионицу 15 тысяч динар, оставшиеся после смерти ее матери. Теперь Е. Свинкина вынуждена отказаться от своей карьеры.
Мы не будем приводить все подобные случаи. Их слишком много. Банковский крах охватил чуть не всю Югославию. Доктор Акацатов, покойник, с глубоким возмущением рассказывал мне, что один адвокат посоветовал ему положить свои сбережения в сумме 40 тысяч динар в какой-то банк в Новом Саде. Он это сделал, а на следующий день ему объявили, что банк лопнул. Доктор Акацатов умер, и его не на что было похоронить.
У моего брата погибли сбережения чуть ли не в самом богатом и старом хорватском банке в Загребе. Инженер Куманинов, оставшись без места, рассказывал нам, что у него были сбережения, но они погибли в банке. Любопытно рассказывал мне служащий в институте казак Григорий Воронюк. Услышав, что французы открыли в Панчево пролетарский банк, привлекающий пролетариев высоким процентом, он нарочито съездил в Панчево и сдал на хранение свои сбережения (16 тысяч динар). Скоро этот банк объявил себя банкротом, а французы уехали во Францию.
Мы не вникали в существо этих банковских крахов, а приводим только факты. Говорят, что причиною тому «кризис». Но мы этому не верим. Напротив, мы видим повсюду нарастающую роскошь. Достаточно побывать в Белграде, чтобы видеть эту вакханалию роскоши. Миллионные дома растут как грибы. Рестораны полны с утра. Автомобилей развелось столько, что иногда нет возможности перейти улицу. В каждом доме радио. Последнее время развилось аэропланное сообщение. Письма отправляются воздушной почтой. Город нарядный. Публика отлично одета. Каждый день балы, кабаре, театры, кинематографы, танцульки. И это называется кризисом. Публика настолько избалована, что если кто-нибудь не может завести себе радио, то он жалуется на кризис.
Не уступает этой столичной жизни и провинция. Я спрашивал как-то хозяина большого гастрономического магазина в Н. Бечее, у которого я даю уроки музыки, кто же пьет это шампанское, ликеры и коньяки. «Ого, -ответил мне г. Крстич, - селяки все это выпивают». Мне часто приходится видеть на базаре, как селяки вынимают из-за пазухи свои толстые бумажники. Оттуда торчат не сотни, а тысячединарки.
