Мы вышли из универсама и остановились недалеко от входа.
— Купил здесь двухуровневую квартиру в элитном доме? — неудачно пошутил я. Неудачно в том смысле, что шутка могла получиться злой. А что, если Гордей вынужден был продать свою большую квартиру и купил маленькую, чтобы элементарно не помереть с голоду? Такое сейчас сплошь и рядом происходит.
— Гостинки не бывают двухуровневыми, — еще более грустно улыбнулся Толик. — Я теперь один живу, — предупредил он мой следующий вопрос. — Жена ушла от меня пару месяцев назад. Нашла себе бизнесмена — хоть и не крутого, скорее всмятку, но все же… Он купил мне гостинку, жена с дочкой переехала к нему, а у нас пока тесть с тещей живут, приехали из села. Помрут квартира дочке будет.
— Теперь понятно, почему у тебя в пакете — ужин аристократа.
— Жаль время на приготовление еды тратить. Знаешь, я даже рад, что все так получилось. Теперь никто и ничто не мешает мне заниматься главным.
Кажется, мне в очередной раз предстояло стать громоотводом, спасающим Гордея от молний его странных идей.
Я посмотрел на часы: начало девятого. Мне сегодня предстояло еще постирать свои носки и сорочки — у жены была аллергия на стиральный порошок; детские и свои вещи она еще как-то стирала хозяйственным мылом, а вот мне приходилось обслуживать себя самому. Но это не займет много времени, минут десять я вполне могу потратить на болтовню. Впрочем, разговоры с Гордеем небезынтересны — будет о чем поразмышлять на ночь глядя.
— И какую же глобальную проблему ты сейчас решаешь? — произнес я именно те слова, которые жаждал услышать Толик. — В прошлый раз, помнится, ты хотел осчастливить человечество саморемонтирующимися компьютерами, работающими от солнечных батарей.
— Я и сейчас работаю в этом направлении. Только то же самое меня тревожит уже с другой стороны. Я пытаюсь найти ответ на самый общий, философский вопрос, — сказал Гордей и резко посерьезнел.
Мне обсуждать философские вопросы совершенно не хотелось.
— В чем смысл жизни, что ли? — попытался я свести разговор к шутке.
— Это — частный вопрос. Ответ на него прямо следует из ответа на вопрос более общий. Догадайся, какой?
— Что первично, материя или сознание? — с ужасно умным видом спросил я.
— Первично Сознание, сотворившее материю и все остальное, — легко решил столетия мучавшую философов проблему Гордей. — Но вот вопрос вопросов: зачем Бог создал Вселенную? Не как, не когда, не почему именно такую, а не другую — это все мелочи. Но — зачем?
Гордей тревожно поднял вверх указательный палец.
— Неисповедимы пути Господни… — смиренно сложил я руки перед грудью. — Нам не дано понять промысел Божий. А раз не дано — так зачем над этим голову ломать? — резко изменил я тон.
Но Гордея отнюдь не смутило мое ёрничанье.
— В Библии об этом ничего не сказано. Хотя этическая оценка акту творения дана: «И увидел Бог, что это хорошо». Но — для кого хорошо?
— То есть как это для кого? Для…
Для человека, конечно, хотел сказать я — и осекся. Человек-то появился на шестой день творения, а знаменитую фразу библейский Бог повторял в конце каждого рабочего дня.
— Для Бога, наверное.
— Именно! А что хорошо для русского, то немцу — смерть!
— В смысле?
— Добро и зло понятия относительные. И то, что хорошо для Бога, не обязательно должно быть хорошо для человека. Человек в картине мироздания играет важную, но не центральную роль. Он выполняет какую-то функцию. Какую? — не унимался Гордей.
— Наверное, в Библии про это написано. Человек должен быть царем природы, нарекать все сущее по имени…
— То есть выполнять функции наемного менеджера в принадлежащем Богу царстве. Но — возвращаемся к изначальному вопросу — для чего оно было создано?
— И к изначальному ответу: нам не дано предугадать промысел Божий.
— Но и не запрещено пытаться понять его.
— Не знаю, не знаю… Я где-то читал, что размышлять о том, что такое карма и как она работает, нельзя: могут быть большие неприятности!
— Но мы же не о карме говорим? Этот пустяк меня интересует меньше всего.
— Ну и нахал же вы, батенька!
— Я не махал, я дирижировал, — вспомнил Гордей детскую отговорку.
