Пестум я запомнил как место, отмеченное божественной благодатью: два греческих храма классической эпохи, черные буйволы, прилегшие у ручья, теплое море, уходящий в даль широченный песчаный пляж, а в музее несравненная фреска с ныряльщиком… И поскольку день, проведенный там во время первого приезда в Италию, был из тех, что неповторимы, я оставил Пестум в стороне десять лет спустя.
На сей раз я был движим преклонением перед греческой астрономией и философией. Мой путь лежал на место греческой Элеи, римской Велии — отдать дань некогда жившему там Пармениду: он первым сказал, что Земля имеет форму шара; он первым дерзнул выступить с умозаключениями, противоречащими всему нашему опыту, и доказывал, что всякое движение и изменение иллюзорно.
Это было в тот же день, когда я побывал в Ассизи и Сполето. Выехав из Сполето, я вскоре выбрался на автостраду. В романских странах за автострады надо платить, порою немало, но я ограничен во времени. Перед Римом движение плотное и неспешное — одна полоса ремонтируется, за Римом — лечу, пока разверзшиеся хляби не принуждают переждать на обочине. Летний дождь короток. Оставляю в стороне Неаполь, у Салерно сворачиваю на S18, а затем съезжаю на третьестепенную дорогу. Спрашиваю, как попасть в Велию, компанию из трех пожилых итальянок, выбравшихся посидеть вечерком перед домом. Они объясняют, что будет подсвечена башня — Torre di Velia, и я покидаю их в надежде, что им доставит удовольствие рассказывать соседям, как они помогли русскому, приехавшему на своей машине аж из России.
Уже в сумерках я останавливаюсь перед местом раскопок. Доступ преграждает ограда, но, судя по незаполненным квадратикам в табличке orario, археологический парк в последнее время вообще закрыт для посетителей. Раскоп масштабный, но ни колонн, ни чего бы то ни было импозантного на поверхности не видно. Город располагался как бы на орхестре обширного театра. Верхние ряды этого театра кое-где скошены, зато по верхнему краю здесь и там живописно рисуются пинии. Ныне это место покинуто богами. Заштатный курорт. По высокой насыпи грохочут поезда. Ближайшее соседство (вслед за железной дорогой) — какой-то ресторан. Напротив — мясная лавка, весьма посещаемая этим субботним вечером, и бар «Баку», где было совершенно пусто и где я купил себе мороженое.
Я предвкушал ночевку под открытым небом недалеко от дома Парменида, но эту мысль приходилось оставить. Далеко не уехал, соблазнившись возможностью бесплатно поставить машину перед кемпингом (в Италии нелегко найти место, подходящее для сна в машине). Бродил по берегу (уже совсем стемнело), смотрел на местные развлечения, снова бродил по берегу и, наконец, устроился в одном из оставленных на пляже шезлонгов — вот здесь я и буду спать под убаюкивающий плеск южного моря. Но парусина шезлонга настолько пропиталась сыростью, что нежиться в нем не доставляло никакого удовольствия, и я отправился спать в машину. Вскоре меня разбудил шум праздничного салюта. Сетовать не приходилось — фейерверк отлично смотрелся на фоне пляжа и ночного моря.
Еще не рассвело, когда я проснулся в следующий раз — от мучительнейшей боли в спине. Соображаю, что пригодилась бы горячая ванна, но где найти ее в разгар лета в Южной Италии? Во всяком случае, ее не оказалось в отеле «Райские кущи», где, правда, итальянки отнеслись ко мне с заботливостью русских бабушек — пожалели, напоили чаем и даже завернули с собой сладкого печенья.
Вселившаяся в меня боль испытывала полное безразличие к тому, чем я занимаюсь — лежу, иду или веду машину. Моим планам соответствовало последнее. Я предполагал доехать до Мессинского пролива, чтобы увидеть ночное небо, озаряемое сполохами сицилийской Этны (вулкан в те дни пришел в неутихающую ярость). Оттуда мне следовало поспеть на паром, отправляющийся в Грецию из Бриндизи. У меня заранее был куплен билет, и я уже воображал себя римлянином, взошедшим в Брундизии на корабль, чтобы переправиться в Аполлонию. От таких планов я не мог отказаться и двинулся по горной дороге на Палинуро.
До Брундизия я не добрался, плавание сорвалось. С морской стихией у меня вообще нелады. Так, когда я приготовился к морскому путешествию из Крита в Афины, мне, предчувствовавшему восторг от красоты Эгейского моря, некстати вручили билеты на сверхновое и сверхскоростное чудо. Никто не бросался в море со скалы, никого не забыли на Наксосе, но это достижение техники покидало гавань Ираклиона в темноте, чтобы еще до рассвета пришвартоваться в Пирее; к тому же оно не имело открытой палубы. В том же году мой старинный друг Илья Денисов — физик, который в последнее время живет в университетском городе недалеко от Чикаго, рассказал мне, как с женой и дочкой он приехал в Бостон, и там они поплыли посмотреть на китов. Я пришел в сильнейшее возбуждение: год прожил в Бостоне и даже не слышал о такой возможности! Оказавшись снова в этом городе, я немедленно отправился в гавань. Плыли по волнам, не без упорства, доплыли. От китов были видны лишь пара плавников да фонтанчики — выразительные. Но день был серый, погода стояла сквернейшая, а на корабль, где, казалось, было всего семь-восемь пассажиров, в последнюю минуту набилось более сотни школьников с сопровождающими их активистами родительского комитета — очень романтично! Я простудился, заболел и умер.
