Вдруг он почувствовал, что она придвинулась к нему.
— А это было очень хорошо с вашей стороны, что вы пришли предупредить неизвестную вам, — заговорила она, растягивая слова, — это очень благородно. Вы молоды и благородны. Вы мне очень понравились.
— А кто она такая? — спросил он.
— Кто она?
— Да вот та, которую вы заменили на сегодня и не хотели назвать Зубову.
— Вам это интересно?
— Вообще вся эта история очень интересна. Как вы могли узнать все это?
Теперь, вспоминая растерянное лицо Зубова и его несчастный вид пред Маргаритой, Орленев даже чувствовал себя как будто немножко удовлетворенным за нанесенное ему Зубовым оскорбление.
— А как вы узнали о том, что собирается сделать Зубов? — спросила в свою очередь Маргарита.
— Я узнал очень просто: он хвастал при мне и подбивал несколько молодых людей помогать ему.
— Ну вот, очевидно среди присутствовавших был кто-нибудь…
— Кто рассказал и вам о намерении Зубова? — подсказал Сергей Александрович.
— Нет, кто рассказал о его намерении покровителю той, которая жила в этом уютном домике.
— А, у нее есть покровитель!
— И очень сильный.
— Даже очень сильный?
— Да, такой, который наверное сдержит уж свое слово об обещанном мне имении.
— А разве Зубов не сдержит?
— Конечно нет. Это я так только, на всякий случай, просила у него. Он давно уже обещает. А впрочем, может быть, теперь и сдержит… Тогда у меня будет два имения.
— А вам, значит, с той стороны тоже обещано, со стороны этого покровителя?
— Да, и он сдержит обещание.
— Кто же он?
— Ну, уж этого я вам не скажу! Довольно и того, что я рассказываю.
— А вы эту покровительствуемую видели?
— Нет. Очень мне нужно!
— Значит, с вами просто заключили условие встретить своего покровителя — ведь Зубов — ваш покровитель, насколько я понял, — в таком месте, где он думал найти покровительствуемую другим лицом?
— Вы сообразительны на толкование как добрая, старая госпожа Ленорман![2]
Наступило молчание.
— Ну, здесь я вас выпущу из кареты, и до свидания. Здесь вы можете найти себе лодку, — проговорила Маргарита, после того как они переехали Неву; когда же Орленев выпрыгнул из кареты, не опуская подножки, она высунулась из дверцы и еще прокричала ему: — Так помните же, где найти меня, и я вас жду, непременно жду… Приходите ко мне!
Молодой человек ничего не ответил. Карета тронулась и быстро покатилась, удаляясь в сумраке петербургской летней ночи.
Орленев стоял не двигаясь, скрестив руки и глядя пред собой. Выпитое за ужином вино, разговор француженки, мускус, которым она была надушена, произвели на него одуряющее впечатление. Теперь пред ним было как бы два пути. С одной стороны — манила его к себе чистота его светлой грезы, неясной, неопределенной и таинственной, с другой — влекла к себе эта новая еще для него женщина с распущенными надушенными волосами, вполне реальная, определенная, не допускавшая сомнений и колебаний. Только в сторону этого пути — он чувствовал — направлено оружие возмездия, положенного гением справедливости.
— Железную цепь, — вспомнил Орленев где-то вычитанное им изречение, — разорвать легче, чем опутавшую тебя гирлянду из роз.
