Но упрямая скво так и не покаялась. Она в очередной раз уехала к матери. Все мои психологические эксперименты отнюдь не улучшили крепости наших семейных отношений, и после очередного скандала с супругой по Интернету, в то время когда она жила у матери в Москве, я решил её назад не возвращать. Матери без неё не прожить, она пожилая и тучная, у неё давление и щитовидка. Пусть уж дочь живёт с ней, всё равно я её здесь только мучаю, и себя мучаю. Вот так и закончился в Америке статус моей скво. Она плавно перешёл в статус бывшей скво. Мы развелись заочно, по специально имеющейся для этого форме заявления.
Мы с Натальей развелись, но так и остались по сей день в какой-то непонятной степени родства. Мы перезваниваемся и переписываемся по емэйлу. Мы решили стать братиком и сестричкой, раз уж супруги из нас не вышли. Наташина матушка и кошка теперь уже совсем старенькие, но слава богу, относительно здоровы. Раньше Наталье не давал заниматься наукой я. По её словам, я забирал у неё слишком много времени и душевных сил. Теперь ей не даёт заниматься наукой то хронический ремонт в доме, то постоянный непонятный конфликт в коллективе, который всё никак не кончается. Когда я долго не звоню своей названной сестре, я начинаю по ней скучать. А когда звоню и слышу её голос, меня охватывает смешанное чувство горечи, тоски, сожаления, обиды и печали. Что при этом переживает моя бывшая вторая половинка, которую я сам с болью оторвал, я рассказать не берусь. Ведь у нас с ней никогда не было полного взаимопонимания. Просто душевный несовпад между братом и сестрой переносится легче, чем между супругами.
О читатель! Если у тебя нет безупречного взаимного понимания со своей супругой, но ты, тем не менее, дорожишь ей как памятью, — не езди с ней в эмиграцию! Живи с ней там, где бог дал, — и глядишь, проживёте так всю жизнь, и ничего худого между вами не случится.
Теперь, когда ты знаешь меня, так сказать, изнутри, то ты уже, надеюсь, понял, что если бы я пожертвовал своей духовной независимостью, чтобы любой ценой сохранить семейные отношения, ни моей жене ни моей теще от этого бы лучше не стало. Если бы я подошёл к проблеме иначе и силой оторвал жену от её матери и насильно оставил её здесь, я бы чувствовал себя очень и очень плохо, и она бы тоже никогда мне этого не простила. Впрочем, она и так мне не простила, и никогда не простит моей гнусной выходки, то есть отъезда в Америку и последующего неизбежного развода, в предчувствии которого она рыдала весь год, пока я деятельно готовился к отъезду. Она знала, что встав на этот путь, я неизбежно её предам, и она до сих пор считает меня сознательным и закоренелым предателем. Не могу её осуждать, потому что, вероятно, она права. Она права уже потому, что она страдает безмерно, намаявшись год в чужой стране и оставшись без мужа, вдвоём с престарелой матерью. Да только разве тебя, читатель, это ебёт? Ведь тебя, по правде, сейчас ебёт только то, какая я сука, а не то, как плохо женщине, которой я испортил жизнь. А вот меня не ебёт ни то, ни другое. Меня, честно говоря, уже вообще ничего не ебёт, кроме текущих дел. И ты, читатель, наверняка рад узнать о моей подлости и беспринципности. Ведь я тебе всё время внушал, какая ты сука, а оказалось, что я и сам ни в чём не лучше тебя, а может быть ещё даже и хуже. Так что — радуйся, читатель! Хуиная твоя голова. Забудем пока о принципиальных спорах и объявим временное перемирие. И пока оно длится, послушай историю про Сидорки.
Итак, ты уже наверное в курсе, что живу я теперь в северной Флориде, а до этого жил в Техасе. Точнее так: сперва в городишке Аппер Сэддл Ривер, штат Нью-Джерси, потом в Лас Вегасе, штат Невада, потом в Сент Луисе, штат Миссури, потом в Далласе, штат Техас, потом в Бостоне, штат Массачусеттс, потом опять в Далласе, и только потом в Алачуа, штат Флорида. А еще до Америки — в Москве. А еще до Москвы — в Рязани. А еще до Рязани — в Рыбинске Ярославской области, это когда я ещё в пелёнки ссался. Ну что, всё запомнил, урод? Запоминай сейчас, а не тогда, когда твои дети и внуки будут учить мою биографию в школьных учебниках литературы. Запоминай, а то вот, неровён час, какие-нибудь ещё уроды вроде тебя объявят меня великим русским писателем, как некогда объявили Солженицына, и тогда патриоты будут ходить по домам и проверять знание моей биографии и произведений. И всем, кто моей биографии не выучил заранее, будут раздавать нехилых пиздюлей. Так вот, чтобы ты на меня потом не обижался, лучше учи мою биографию сейчас, пока время еще есть. И на «урода» тоже не обижайся. У нас ведь сейчас перемирие, и я тебя теперь этим словом не оскорбляю, а нежно, по-дружески, подъёбываю. Когда перемирие закончится, это слово зазвучит по-другому, и ты, сука такая, сразу это почувствуешь.
