– Но ведь его конюшню осматривали!
– О, у этого прожженного лошадника полный короб всевозможных уловок.
– И вы не боитесь оставить лошадь в его руках? Он же очень заинтересован в том, чтобы причинить ей вред.
– Друг мой, он станет беречь ее пуще зеницы ока. Браун может рассчитывать на милосердие только в том случае, если предъявит ее в целости и сохранности.
– Полковник Росс не произвел на меня впечатления человека, склонного к милосердию.
– Дело не в полковнике Россе. Я следую моему собственному методу – и сообщаю ровно столько, сколько считаю нужным. В этом преимущество моего независимого положения. Не знаю, заметили ли вы, Ватсон, но полковник отнесся ко мне несколько свысока, и я настроен слегка над ним потешиться. Не говорите ему ни слова о Звездном.
– Разумеется, только с вашего позволения.
– Впрочем, все это сущие пустяки по сравнению с вопросом, кто убил Джона Стрейкера.
– Вы намерены немедленно приступить к расследованию?
– Напротив, мы оба возвращаемся в Лондон первым же ночным поездом.
Слова Холмса меня ошеломили. Мы пробыли в Девоншире всего несколько часов, и я никак не мог взять в толк, почему он намерен прекратить расследование, столь блестяще начатое. Однако добиться от него пояснений мне так и не удалось, пока мы не вошли в дом покойного тренера. Полковник и инспектор ожидали нас в гостиной.
– Мы с приятелем возвращаемся в Лондон ночным экспрессом, – объявил Холмс. – Приятно было хоть немного подышать вашим чудесным дартмурским воздухом.
Инспектор широко раскрыл глаза, а полковник насмешливо скривил губы.
– Итак, вы отчаялись изловить убийцу несчастного Стрейкера, – бросил он.
Холмс пожал плечами:
– С этим делом действительно сопряжены серьезные трудности. Впрочем, совершенно уверен, что во вторник ваша лошадь выйдет на старт, и прошу вас передать жокею, чтобы он был наготове. А не могу ли я взглянуть на фотографию мистера Джона Стрейкера?
Инспектор вынул снимок из конверта и протянул его Холмсу.
– Дорогой Грегори, вы предупреждаете все мои желания. С вашего позволения, господа, я на минуту вас оставлю: мне нужно задать служанке один вопрос.
– Должен признаться, что ваш лондонский консультант сильно меня разочаровал, – напрямик заявил полковник Росс, как только мой друг вышел из комнаты. – Не вижу, чтобы мы с его приезда хоть на шаг продвинулись вперед.
– Но он, по крайней мере, заверил вас, что ваша лошадь примет участие в скачках, – вмешался я.
– Заверения-то он дал, – возразил полковник, недовольно поведя плечом. – Но я предпочел бы лошадь.
Я собрался было защитить моего друга, но он как раз вернулся:
– Ну что, джентльмены, в Тэвисток?
Когда мы садились в коляску, дверцу придержал один из конюхов. Холмса, казалось, осенила какая-то мысль: он перегнулся через борт и тронул паренька за рукав:
– У вас в загоне есть овцы. Кто за ними следит?
– Я, сэр.
– Вы не замечали, не творится ли с ними в последнее время что-нибудь неладное?
– Да нет, сэр, ничего особенного: разве что три вдруг начали прихрамывать, сэр.
Холмс хмыкнул и, чрезвычайно довольный, потер руки.
– Ловко, Ватсон, очень ловко! – Он подтолкнул меня в бок. – Грегори, позвольте мне обратить ваше внимание на эту удивительную эпидемию среди здешних овец. Вперед!
Полковник Росс по-прежнему сохранял на лице кислое выражение – свидетельство, как невысоко он ценит мнение моего компаньона, – но по виду инспектора ясно было, что он крайне взволнован этим замечанием.
– Вы считаете это немаловажным? – осведомился он у Холмса.
– Более чем.
– Есть ли другие частности, над которыми я должен задуматься?
– Например, странное поведение собаки в ночные часы.
– Странное поведение? Но она никак себя не вела.
– Вот это и странно, – заключил Холмс.
Четыре дня спустя мы с Холмсом снова сидели в поезде на Винчестер, где происходили скачки на кубок Уэссекса. Полковник Росс ожидал нас, как было условлено, на станции, в запряженном четверкой экипаже, в котором мы и отправились за город, к скаковому кругу. Полковник был мрачен и держался с нами крайне холодно.
– Моей лошади нет как нет, – буркнул он.
– Полагаю, вы узнаете Звездного, когда его увидите?
