Русский флот не выходил из портов в предыдущую кампанию; в этом году хотели ввести его в дело. Адмиралтейство получило приказание отправить в море столько судов, сколько возможно; ему удалось вооружить 12 линейных кораблей и несколько фрегатов Командование ими получил вице-адмирал Мишуков. Он не сделал многого, или, лучше сказать, не сделал ровно ничего, так как он не посмел ничего предпринять против шведского флота, хотя сей последний был далеко не так многочислен и хотя Мишукову неоднократно были даны приказания напасть на него.
Война против турок унесла старых матросов и лучших офицеров русского флота; недоставало людей, чтобы укомплектовать экипажи судов, и императрица была вынуждена преобразовать один пехотный полк, чтобы поместить солдат во флот; хотя эти новые матросы едва были годны для морской службы, однако из них извлекли некоторую пользу, смешав их со старыми моряками на военных судах.
Так как и в этом году опасались, чтобы шведы не высадили десанта в Лифляндии, то там оставили несколько полков пехоты, под начальством генерал-майора Бутлера, чтобы охранять берега близ Ревеля.
Я говорил выше о бунте гвардейцев при начале похода; это случилось следующим образом.
В то время как армия стояла лагерем под Выборгом, шведы послали унтер-офицера и барабанщика с письмами к фельдмаршалу Ласи. Ливен, бывший дежурным генерал-майором, находился на передовых постах в то время, когда они прибыли, и так как фельдмаршал был в городе, то Ливен велел провести их в свою палатку, взял от них письма и лично доставил их фельдмаршалу. Ливен, будучи в то же время подполковником конной гвардии, имел свою квартиру сзади этого полка, так что несколько пеших гвардейцев, стоявших в лагере поблизости, видели, как он возвратился со шведами. Они сообщили тотчас же своим товарищам, что иноземцы составляли заговор против государства, получали от неприятелей послания и письма, что в палатке генерала Ливена были спрятаны шведы, что не следует терпеть начальствования иноземных офицеров, их следует убить всех разом и начать с Ливена. В самое короткое время собралось от 300 до 400 гвардейских солдат и унтер-офицеров Преображенского и Семеновского полков; они отправились прямо в палатку Ливена; не найдя его там, вошли в его канцелярию, куда поместили шведов, схватили их и адъютанта генерала и обошлись с ними чрезвычайно грубо; караул генерала вздумал противиться этому буйству, но с ним поступили не лучше, как со шведами, адъютантом и прислугой. Офицеры сбежались, чтобы прекратить беспорядок, но солдаты не оказали им никакого уважения; им отвечали только, что «нужно убить всех иноземных офицеров, находящихся в армии; после этого будут повиноваться офицерам своей нации»; ни один из офицеров этих отрядов не хотел подойти к ним: одни от страху быть побитыми, другие, чтобы не помешать им исполнить то, чего сами они давно желали. Между тем прибыл генерал Кейт, которого известили о беспорядке; он вошел, не колеблясь, в средину этой мятежной толпы, схватил сам одного из бунтовщиков, велел позвать священника, чтобы исповедать его, говоря, что намерен расстрелять его на месте; потом приказал своим адъютантам и вестовым арестовать некоторых других. Едва произнес он эти слова с столь обычною ему твердостью, как все сборище разбрелось: каждый побежал спрятаться в свою палатку. Кейт приказал вызвать полки вперед лагеря, арестовать всех отсутствующих и начать следствие над теми, которые присутствовали при возмущении. В этом деле не были замешаны ни конногвардейцы, ни полевые полки; сии последние взялись за оружие, чтобы усмирить силою дерзость пеших гвардейских полков, в случае, если бы их не удалось успокоить. Без спасительной решимости, оказанной Кейтом, восстание это пошло бы очень далеко; никто из русских офицеров не стал бы противиться бешенству солдат. Зачинщики мятежа были все арестованы; двор назначил комиссию для рассмотрения этого дела; президентом ее был генерал Румянцев. Зачинщику, который был унтер-офицером гвардии, отрубили кисть правой руки и его сослали в Сибирь; других наказали кнутом и отправили той же дорогой.
