— Феопен Иванович идет, и лошадей ведут! — проговорил он наскоро.
Вместо расспросов мы вышли один по одном и очутились посреди выгона.
По одной из окольных дорог, не со степи, а от соседних хуторов, тихо шел Феопен в своем фризовом балахоне. Он нес что-то похожее на маленькую собачку, которая прыгала и вертелась у него на руках. Следом за ним тройка, поднатужась, везла грузный воз. По сторонам шли Игнат и Пашка. У одного в руках были вожжи, другой управлялся с таким же неспокойным зверьком, как и у Феопена.
Недоумевая, на что подумать, мы молча дождались, пока Феопен Иванович очутился от нас в десяти шагах. На руках у него рвался и юлил всячески живой сурок. Взмыленные лошади подвезли к нашему крылечку покрытый попонами грузный воз, в котором, судя по упору тройки, было не меньше пятидесяти пудов клади.
— Что это? Где это? Как? Откуда? — И множество подобных вопросов и восклицаний встретили в один раз нашего мудреного затейника.
— Да вот, ездили поглядеть, как запретный зверь ловится, — отвечал Феопен и, сдав сурка одному из охотников, которые сбегались со всех концов поглазеть на происходившее, он полез на колесные ступицы и, сдернув попоны, покидал на пол около десятка давленых сурков. Остальная кладь состояла из капканов весьма отчетливой и прочной работы. Судя по емкости телеги и высоте вороха, надо было полагать, что тут их было штук до двухсот, — следовательно, одного железа не меньше сорока пудов.
Неожиданная новость эта до того озадачила всю честную компанию, что никто не решался высказывать вслух своих мыслей. Глядя на это темное пока для всех дело, я как-то невольно припоминал те веские слова, которых смысл теперь только начал понемногу объясняться.
«Да што… ничево-с… как не пустить: захотят — пустят!» — думал я беспрестанно и полагал наверное, что вся эта проделка, всею ее тяжелой стороной, ляжет прямо на дистаночного и его грозную инструкцию. «Кстати же, — думал я, — там есть кое-что о сурках и капканах!»
— Чьи ж это капканы? — спросил Алеев.
— А хто ш их… Там разберутся… Хозяин сыщется, — отвечал Феопен с свойственной ему уклончивостью.
— Как не найтись! — прибавил краснобай Никита, взвешивая на руке один из капканов. — За десятком, пожалуй, не погнались бы, а тут, вишь, что их наворочено: рублей на тысячу будет.
— Тысяча не тысяча, а за пятьсот не укупишь, — возразил старик Андрей, сам капканщик. — Работа знатная, целковых полтора штука…
Стерлядкин и граф посмотрели молча Алееву в глаза и только пожали плечами; последний обратился к своему ловчему.
— Ну, Феопен, спасибо тебе за сметку, а за усердие вдвое. Теперь я вижу, что ты говорил правду: отсюда нам идти, видно, погодить.
— Что ж, денек — другой — время нисколько. А там как вам будет угодно…
— Ну, ну, ладно! Теперь это дело надо отдать тебе в опеку; справляйся как знаешь. Тебе и книги в руки. Мы тут в стороне. Пойдемте, господа!
И господа возвратились в избу совсем не в таком расположении духа, в каком вышли из нее незадолго: у всех просияли лица, Пахнуло вдруг надеждой на благополучный исход испорченного нами же и, как казалось, невозможного дела.
— Что это такое? — повторяли один за другим в раздумье, не зная как и что подумать о случившемся.
— Ага! Что? Я вам говорил! — приговаривал Бацов, бегая взад-вперед по комнате. Он торжествовал.
— Ну, брат, Феопен твой редкий человек! — вторил граф, и вслед за тем все сразу приступили ко мне с вопросом, что значат эти сурки и капканы, с какой целью Феопен скрылся вчера и для какой надобности выпрашивал у меня лошадей. Я отвечал, что цель эту постигаю настолько же, насколько и они, а лошадей он просил для того, чтобы съездить к куме.
Все громко захохотали.
— Из всего этого я вижу, — заключил граф, — что целые сутки городили вздор. Один только этот немогузнайка знает дело, как оно есть. Теперь нам остается одно: ни словом, ни делом не мешать ему ни в чем.
— Пусть как знает, так и кроит, — добавил Стерлядкин.
Как будто к слову явился Феопен Иванович.
— Ну, что скажешь хорошего? — спросил Алеев.
— Ничего-с. Пришел, не будет ли какого приказания?
