К этому панегирику о Дорогом Феопен Иванович не ждано не прошено приплел еще случая два-три, доказавшие, как опасно травить «в дубках да пеньках», и, угостивши нас этими побасенками, ловко избежал даже намека о том, что будет завтра, изволил очень вежливо раскланяться и объявил, что ему пора на «отзыв».
— Ну, Феопен Иванович, — сказал я, не выдержав и уступая сильному желанию сблизиться и изучить, насколько удастся, эту крутую, замкнутую натуру, — как хочешь, а меня возьми с собой на поверку! Я охотник внове: авось, с твоей легкой руки, начну помаленьку понимать дело.
— Как вам будет угодно. Только вашей милости неравно скучновато покажется… пора теперь глухая… зверь попримолк…
— Уж это не твоя забота. Скучно будет мне, а не тебе. Ты только возьми меня с собой.
— Что ж, поедемте. Только вот насчет спокойствия вам, как… может, придется остаться до утра?
— Да уж об этом не хлопочи.
— Так извольте собираться. Время нисколько…
Феопен вышел.
— Ну, что, господа, поняли вы, что он тут баил? — спросил Алеев Стерлядкина и графа.
Те посмотрели на него вопросительно.
— А я вам скажу, что это значит.
— Что же такое?
— А то, что волки у него за пазухой. Вот увидите: завтра мы наверное с полем. Я спокоен.
В девять часов я ехал о бок с Феопеном Ивановичем на отзыв.
Выехав из села, мы пустились по левой, то есть по нагорной стороне пруда к чаще. То спускаясь в изложины, то поднимаясь вверх, мы подвигались вперед молча. В воздухе была тишина невыразимая: ни звука, ни шелеста; на небе недвижимо стояли тонкие облака, сквозь них чуть-чуть мерцал какой-то чахлый отблеск света; полный месяц, просекая туманную оболочку, расплылся по небу широким белым пятном. Спутник мой сидел в седле словно деревянный, только по воротнику фризового балахона, торчавшему высокой рамкой на затылке, было заметно движение его головы. Оставив пруд за собой, мы отъехали еще версты две полем и, приняв круто налево, остановились у самой окраины.
Не меньше, я думаю, часу торчали мы тут, как две статуи: не зная расположения Феопена Ивановича, я решился молчать и терпеливо ждать от него речи. Раза два луна показывалась на чистоту в полном блеске и минут на пять ярко освещала окрестность: у ног наших, в страшной глубине, тянулась широкая низина; по ней, разбившись на множество рукавов, лениво сочилась река, образовавшая дальше Чурюковское озеро. Между этими рыскавшими туда и сюда водными нитями в неправильных формах стлались камышовые плавуны, ржавцы, приболотни, затканные сплошным чепыжником; направо чернела лесная куща.
— Вот вам и скучновато тут, — начал вполголоса Феопен.
— Напротив… я рад… Вот только ничего не слышно… — проговорил я, обрадованный случаю выйти на миг из апатии.
— Сыты, пострел их возьми, либо, чего доброго, в рыску… А гнездо тут.
— Где? — спросил я стремительно.
— Вон тут, вот, как кнутом хлестнуть — к той стороне, вот, за широким камышом, на плавуне, в чепыжнике.
— Как же ты узнал, где гнездо?
— Как не узнать!.. Нахаживали не в таких крепях; это что: только летом мокренько, а зимой хоть в бабки играй… беляку простора мало.
Снова молчание.
Наконец далеко, на другой стороне болота, в поле, где-то к Чурюкову, взвыли два голоса.
— Это какие? — спросил я шепотом.
— А так, шатуны, от гнезда переярки; вот, побродят округ села, гуська где сцапают, либо к падали пробираются.
Вскоре от того места, где было гнездо, послышалась мерная стопа по болоту, и три волка вышли саженях в тридцати от нас, поднялись на бугор и сели, один из них взвыл толстым голосом, подошел к березе, поднял заднюю ногу, поскреб лапами землю, и все трое пошли полем.
— Вот эти за делом идут, — проговорил им вслед Феопен.
— Какие ж это?
— Старик с переярками; на добычу вышли. А вот и она осаживает молодых, чтоб не шлялись зря, — прибавил мой опытный истолкователь, вслушиваясь в шлепотню и грызню в болоте, и вслед затем завыл сам резко.
Около десятка различных голосов отозвались разом в болоте, и тут же пошло новое плесканье и перегрызка; отслушавши и сочтя голоса, мы тронулись с места, спустились с крути и, проехав версты полторы луговиною, по край леса и болота, очутились у какой-то пустой мазанки.