Записки кочевников - страница 9
Несомненной удачей школы Сидорова стал знаменитый мемориал в честь побед монгольской армии на сопке Дзайсан. Надолбы в основании бетонного кольца, украшенного геральдическими рельефами и мозаичным панно, монументализируют спонтанную манеру строителей. Архитектор пошел на рискованный эксперимент, освободив конструкцию от формальных ограничений.
Шедевром школы Сидорова в Улан-Баторе по праву считается будка-ментовка на юго-восточном углу площади, где происходили недавние печальные события. В фасаде, выходящем на сгоревшее здание партии и памятник Ленину, жесткие рациональные объемы Ле Корбюзье смягчены лиричным неоклассическим фрагментом с профилированным фризом. Тема эклектики и архаики вновь звучит в другой части постройки. Строгий ритм окон и выемок подчеркивается панно с египетской надписью. О ее содержании продолжают спорить археологи.
Школа Сидорова дала импульс мастерам малых скульптурных форм. Заслуживают внимания минималистски решенные детские площадки, выполненные вторым поколением его учеников, — например, герой эпоса Гэсэр, укрощающий льва силой слова у разбитого яйца.
Фигуративные образы урн — старая идея самого мэтра. Мусоросборник в виде попугая с раскрытым клювом можно встретить в Ебурге. Улан-баторские сидоровисты добавили к этому образу грибы, божью коровку, пингвина с открытым клювом и квадратным отверстием внизу спины для выемки мусора. Это повод говорить об эволюции урало-алтайской цивилизации в наши дни.
Про Улан-Батор не рассказано знаменитых историй. По Парижу, Лондону, Берлину, Питеру всегда гуляешь вслед за кем-нибудь — Бодлером, По, Деблином, Ватиновым. При желании от них легко сбежать, но никто не застрахован от новых провожатых…
Здесь наверняка есть свои дерсу узала, но путешественник в этих краях становится особенно циничен. Он хочет вжиться в местный ландшафт, чтобы настоять на своем, взять свое, увидеть себя в новых обстоятельствах.
Улан-Батор рассказывает тебе твою историю на свой лад. И чтобы узнать ее, главное, не стать неотразимым белым человеком, который притягивает к себе наивных туземцев одним фактом прописки в Европе или Штатах. Большинство западных туристов приезжает сюда, стремясь стать центром внимания или жить буржуазно, ведь кому-то это удается только в Улан-Баторе.
Мы полюбили этот город за то, что его genius loci слушал русскую музыку, читал русские книги, смотрел русские фильмы, остался себе на уме и не гонит бывших колонизаторов восвояси.
Как и в Питере, ты бежишь здесь от парадных площадей и проспектов на задворки и окраины. Не столько чтобы увидеть «реальный» город, сколько по привычке выбирать для прогулок улицу Шкапина, Малую Коломну или Пески. Там много старого и экзотического, и надо охотиться на что-нибудь эдакое.
В букинисте-бытовке у высохшей реки мы копались в старых книгах. Среди корешков словарей в глаза бросился какой-то необычный — Marmor-Rodon. Далеко же нас занесло, если тут говорят на марморском или родонском! Взяв в руки книгу, мы увидели, что оторванный корешок подклеен куском рекламы строительной компании, которая работает с мрамором и родонитом.
От этой истории мы оробели и на блошином рынке превратились и вовсе в наивных зевак. Правда, там был все больше туристический китч: серебряные будды, кольца и браслеты, фигурки из кости, старая посуда, отпечатки танок и пр. Островок старины был окружен бесконечными торговыми рядами, завешанными коврами, заставленными мебелью, ломящимися от домашней утвари, продуктов, электроприборов, бытовой химии и пр. От такого изобилия мы и вовсе растерялись. Вокруг все что-то продают, что-то покупают, вздорят по пустякам, а мы, как кекс в панаме, позорим светлое имя потребителя.
Запомнилась трущоба вокруг — разбитая дорога между кривых заборов, грузовые контейнеры, превращенные в пункты приема утиля, пожилой дядька, читающий газету сидя на поребрике у помойки. Это обычный улан-баторский пейзаж. Если пойти по кольцевой в сторону юрточных окраин, будет все та же буферная зона. На северо-востоке, за мостом через высохшую реку, упираешься в квартал, где чинят машины. Туда же свозят в утиль. В отдалении — лабиринт заборов, за которыми стоят по две-три юрты. Это кочевники, оставшиеся без скота, теперь они живут на подъезде к Улан-Батору.
