Но уже нельзя.
Тело еще не верит. Как будто смотрю на сцену, где разыгрывается жалостливая пьеса. Знаю, что конец будет плохой, но можно сказать: «Это не со мной!»
Походим. Семь шагов от стола до шкафа. Еще семь — обратно. Туда обратно. Туда — обратно. Некому даже оставить вещи. Как некому? А лаборатория? Будет у них своя библиотека, обстановка для кабинета или комнаты отдыха.
За стеклом перед книгами — сувениры. Их кому? Ослик из Стамбула. Статуя Свободы — из Нью-Йорка. Волчица кормит Ромула и Рема. Маленькая химера с Нотр-Дам. Воспоминания: конгрессы, доклады, аплодисменты, шум приемов. Все уйдет со мной.
Бешено размножаются эти клетки там, в костном мозге. Так и вижу, как они делятся, одна за другой. Одна за другой. Выпрыгивают, юные и голые, в кровеносное русло. Наводняют меня всего.
Хочется закричать: «Спасите!»
Вот когда станет трудно одному.
Позвать Леньку? Он еще не знает. Расскажу. Поплачусь.
И что? Что он скажет, кроме банальных слов утешения? Которые будут ему самому противны. Разве что напьется.
Не нужно. Ни с кем не нужно об этом говорить. Хватит Давида. Во всяком случае, пока есть свобода и воля.
Будут еще последние недели. Придется в больницу. Не хочу. Знаю, как там, — сам был и врачом и пациентом.
Протянуть как можно дольше дома. Еда, лекарства? Друзья и девушки из лаборатории будут приходить. (Люба, наверное, даже тогда не сможет.) Сколько хлопот им будет со мной!
Лучше уж в больницу. Можно прикрыть глаза и сказать: «Я устал». Облегчение на лицах: долг выполнен, можно уйти.
Опять окно. Черные, голые ветки. Ветер. Одиночество.
Казалось, давно привык, смирился. Даже доволен: никто не мешает. А теперь стало грустно.
Музыку? «Красные… помидоры… кушайте… без меня!»
Не может быть. Не может быть, что нет выхода. Вот так не верят люди в смерть. А врач виновато разводит руками: «Нельзя помочь».
Кофе? Рефлекс — 10 часов. Еще три часа работы. Работа? Она уже не нужна. Но кофе попьем.
Может быть, это сон? Дважды в жизни мне снился рак — было так же, если не хуже. Просыпался — «Ох, как хорошо!»
Хозяйство у меня какое налаженное! Кофе самый лучший. Мельница — ж-ж-ж! — и готово. Мощная. Венгерская кофеварка. Хорошая порция для одного.
Жду, пока закипит. Просто жду. Лучше бы выпить водки, да жаль, не привык. Теперь было бы кстати. Выпил и спи.
Какой приятный вкус! Кофе прибавляет оптимизма.
Мой друг, ведь ты считаешь себя ученым. Это так много — ученый. Человек, который может все разложить по полочкам. Оценить. Установить связи, создать системы. И, кроме того, он должен быть смелым. Владеть собой.
Остановись. Вытри слезы и слюни. Умирать еще не сейчас.
Попробуем взглянуть на вещи трезво. Перед лицом смерти. Но лучше без фраз. Взять бумагу и написать, как привык делать всегда.
Дано: я и болезнь. Найти оптимальное решение: что делать и как жить, чтобы получить максимум удовольствия и минимум неприятного.
Запишем: я — известный профессор-физиолог, 47 лет. Если закончу работу, то сделаю крупный вклад в медицинскую науку.
Мог бы уже сделать, уже сидел бы в академиках, если бы не разбрасывался. Помнишь? Сколько ошибок! Сколько лет даром пропало! Вот теперь бы их, эти годы!
Поздно сетовать. А вдруг что-нибудь придумают? Стоп.
Ну, а теперь «вклад» будет? Уверен?
Да, да, уверен. Все есть: идеи, методы, техника, коллектив. Эти мальчишки и девчонки. Милые, хорошие.
Вернемся к теме. Записано: «Получить максимум удовольствия.
Источники: а) Творчество. Воплощение».
Любое творчество? Нет, только то, которое на пользу людям. А что? Стыдно, что мы, теоретики, так мало даем врачам. Но они тоже какие-то странные, мирятся с примитивными представлениями, с ошибками. Не суди. Им трудно, когда больные умирают. Вспомни, как сам лечил. Давно.
Октябрь сорок второго. Юный зауряд-врач в прифронтовом госпитале служит первый месяц. На дежурстве просмотрел газовую гангрену. Утром ведущий хирург ампутировал раненому бедро. Умер. «Плохо, Ваня, очень плохо». Всю жизнь помню, лучше бы побил.
Итак, сколько «любви к человечеству» и сколько «удовольствия от творчества»? Не знаю. Поровну. Может быть, второго даже больше.
