— Как, вы отправляетесь так далеко и расстаетесь со всеми кого любите и кто вас любил?
— Дело в том, ваше величество, — отвечал я, — что я надеюсь, что в столь отдаленной стране я сумею выказать себя в настоящем свете и докажу, что я далек от интриг, которые мне приписывались здесь.
— Неужели это правда, что вы уезжаете, Лозен? Не могу ли я как-нибудь помешать вашему отъезду?
— Я ни в каком случае не откажусь от этой поездки, чего бы мне это ни стоило, — сказал я.
В это время вошел король.
— Итак, — сказала ему королева, — Лозен, значит, действительно едет в Индию?
— Да, — ответил ей король, — он сам этого захотел, это большая жертва с его стороны, я уверен в том, что он там нам будет очень полезен.
Королева в этот вечер пришла к мадам де Геменэ, которая все еще находилась в милости, и стала просить ее помочь ей отговорить меня от исполнения принятого мною решения. Мадам де Геменэ ответила на это, что она в отчаянии от того, что я уезжаю, но уверена в том, что отговорить меня от этого невозможно; несмотря на это, она сделала все, что могла, чтобы удержать меня во Франции. Ей казалось, что сердце королевы настолько глубоко затронуто, что она готова была поручиться мне в том, что если я останусь, оно будет всецело принадлежать мне. Я однако стойко стоял на своем, хотя и не скрывал, что мне это стоило много усилий над собой. Мое самолюбие было удовлетворено, я отказал королеве в ее просьбе. Я доказал ей ясно, что мне ничего не надо от нее и я могу играть важную роль в политике и без ее помощи; я доказал также княгине Чарторыжской, что Европа больше меня ничем не прельщала после того, как я потерял ее.
Я поехал также в Хот-Фонтен и это было огромным испытанием моей твердости, я не мог думать о том, что, может быть, мне никогда больше не придется опять увидеться с теми, кто мне дорог. Мадам де Геменэ была преисполнена глубокой грусти, которую разделяла и мадам Диллон, и раз двадцать в день я готов был заплакать. Я встретился здесь с мадам де Мартенвилль, которую знал очень мало, но по просьбе де Нарбонна устроил ее двух братьев у себя в полку. Она поблагодарила меня за это и, казалось, принимала самое живое участие в моей судьбе, с каждым днем она относилась ко мне с большим интересом, она повторяла постоянно, что не может себе представить, что меня заставляет покидать отечество, она требовала, чтобы я открыл ей свои мысли, свои чувства, и, сама не замечая того, относилась ко мне до чрезвычайности нежно. Я прекрасно понял, что из живейшего участия ко мне она совершенно потеряла голову и влюбилась в меня. Она была красива и так нежна, я вполне разделял ее чувства, она с радостью и совершенно откровенно бросилась мне в объятия, и скоро все об этом узнали, все отнеслись к этому вполне сочувственно. Я проводил здесь все свободное время, которое мне оставалось от поездок в Париж и в Версаль.
Однажды, прочитывая у себя вечером «London magazine»[1] я нашел точный отчет о состоянии английских владений в Африке и полный перечень их гарнизонов; я сразу обратил внимание на то, что они защищены очень слабо и завладеть ими чрезвычайно легко. Я об этом заговорил с де Френсисом, который как раз находился у меня, и затем на следующий день мы уже вместе стали говорить на эту тему с Сартином. Я предложил ему поступить следующим образом: эскадру, отправляющуюся в Индию, задержать ненадолго около мыса Зеленого, и оттуда отделить один корабль, четыре фрегата и человек пятьсот или четыреста, чтобы захватить Сенегал и Гамбию и истребить все английские поселения по берегам этих рек. Этот проект ему очень понравился, и он предложил мне взяться самому за исполнение его.
Я не особенно хотел этого, так как здесь предстояли только одни опасности и ни малейшей славы. Наконец я все же согласился взять на себя это, и мы решили, что я поеду в октябре, что отправлюсь на остров Олерон, чтобы навести необходимые справки, а затем в глубокой тайне направлюсь в Брест, здесь получу из гарнизона необходимых мне людей, которых посажу на корабли, займу с ними Сенегал и Гамбию, завладею всеми английскими землями, оставлю там необходимый гарнизон и людей и затем отправлюсь на Зеленый мыс, где меня уже будут ждать Бюсси с индийской армией. Я уехал 28 октября, оставив в отчаянии мадам де Мартенвилль, и направился прямо на остров Олерон. Приготовленные мною войска были великолепны и готовы уже к посадке на корабли. Я не терял времени и хотел уже ехать в Брест в последних числах ноября, как вдруг через курьера получил письмо от Сартина, который писал, чтобы я, немедля ни минуты, возвращался скорее в Версаль, что он должен непременно лично переговорить со мной. Четверть часа спустя, я уже ехал обратно, причем путешествовал день и ночь; в Версаль я прибыл в четыре часа утра. Де-Сартин отдал приказание разбудить его, когда я приеду; я тотчас же мог говорить с ним; он сказал мне, что непредвиденные обстоятельства значительно замедлили отъезд де Бюсси, и, может быть, этот отъезд даже совсем будет отложен, так как шевалье де Тернэ, начальник эскадры, предпринимает то же самое, но требует гораздо меньше расходов на всю экспедицию и он просит назначить меня начальником десантных войск. Я попросил позволения ознакомиться с планом действия и с инструкциями и предположениями де Тернэ. Внимательно изучив их, я пришел к тому убеждению, что он собственно воспользовался мыслью и записками де Бюсси и добился своего назначения вместо него только благодаря тому, что потребовал меньше денег на расходы. Я, конечно, немедленно отказался служить под начальством этого господина, и как ни уговаривал меня де Сартин, я остался непоколебим в своем решении.
