— Поменяемтесь перьями.
— Простите, — ответил я довольно холодно, — но я очень дорожу своим пером, хотя оно и сожжено слегка.
Княгиня Чарторыжская, слышавшая наш разговор, улыбнулась своей очаровательной улыбкой и сказала:
— Дайте мне вашу фуражку, чтобы я могла приколоть вам свое перо, мне тоже теперь нравится ваше сожженное перо.
Браницкий был так взбешен этим происшествием, что встал и ушел.
Вечером на костюмированном балу в опере, он, по-видимому, искал предлога завязать со мной ссору.
— Закончим, наконец, этот вопрос, генерал, — сказал я, — пять минут разговора и конец всему.
Он согласился и мы решили драться с ним на следующий день в восемь часов утра. Король, узнав об этом, очень рассердился, позвал к себе Браницкого и долго говорил с ним. На другой день тот явился ко мне с большой свитой и публично выразил сожаление в происшедших между нами недоразумениях. Пришлось, конечно, помириться с ним, князь Казимир Понятовский, брат короля, заставил нас даже обняться и поцеловаться. В то же утро княгиня прислала мне великолепного коня, пару пистолетов, и саблю, причем велела передать мне, что, наверное, они принесут мне счастье.
В тот же вечер прибыли наши курьеры из Версаля и из Москвы.
Императрица вполне одобрила мои предложения, написала мне длинное письмо и дала довольно обширные полномочия. Де-Верженн писал мне, чтобы я как можно скорее возвращался во Францию. Я назначил свой отъезд на другой день вечером. И в этот день обедал еще у княгини. Я долго сжимал ее в своих объятиях и с трудом вырвался от нее, с болью в сердце. Хотя мы оба надеялись опять в скором времени увидеться, но мне кажется, что в ту минуту я уже предчувствовал, что нам больше не суждено встретиться с ней в этом мире.
Дела в Польше. — Лозен — фаворит королевы.
Я прибыл в Париж в конце марта месяца 1775 г. Де-Верженн, которого я совсем не знал, встретил меня, конечно, с большим вниманием, которого и заслуживали важные дела, порученные мне. Он хвалил меня за мое поведение и говорил, что через насколько дней мне придется ехать в Петербург, но потом он переменил своё решение. Ему вовсе не было желательно, чтобы меня назначили послом к русскому двору, хотя русская императрица, по-видимому, этого очень хотела. Назначили на этот пост его близкого друга, де Жюньи. Де-Верженн в это время играл двойственную игру, делал вид, что хочет назначить меня, тянул дело и приходил от этого, для вида, в отчаяние. Я проиграл за это время процесс в восемьдесят тысяч ливров ежегодного дохода, но это меня не особенно огорчило, так как я вообще мало интересовался моим состоянием.
По приезде в Париж я застал королеву в тесной дружбе с мадам Геменэ и мадам Диллон. Они не раз говорили ей обо мне и возбудили ее любопытство настолько, что ей захотелось ближе познакомиться со мной. Она встретила меня очень благосклонно; я имел счастье часто встречаться с ней у мадам Геменэ, и она всегда удостаивала меня особенным вниманием: я постоянно ездил с ней верхом и месяца через два находился уже в положении фаворита. Но, к сожалению, настало время вернуться в свой полк. Королева пожелала, чтобы мой полк придвинули ближе к Парижу, чтобы я никуда не уезжал, но я отклонил это предложение и уехал. Она, по-видимому, была очень этим огорчена, и в день моего отъезда приехала к мадам де Геменэ в Монтрель, чтобы проститься со мной, и предложила мне опять хлопотать о моем переводе у короля, но я снова отклонил это предложение.
Вопрос относительно России казался совершенно забытым. Напрасно я старался заставить де Верженна дать мне окончательный ответ. Он отвечал мне, что все время не перестает думать об этом и вопрос этот будет решен в текущее лето и что король может во всякое время приказать мне вернуться из моего полка. В тот вечер, когда я уже хотел уехать, королева прислала мне сказать, чтобы я еще отложил свой отъезд на двенадцать часов и утром приехал бы переговорить с ней в Монтрель.
— Не уезжайте еще, — сказала она мне, — дело в том, что около Парижа произошло возмущение в соседних деревнях из-за подвоза хлеба, и, вероятно, к Парижу теперь стянут войска; может быть, и ваш полк будет призван сюда.