Он ограничился тем, что выучил меня писать и научил меня читать громко и бегло, что в те времена считалось еще редкостью во Франции. Эти таланты способствовали потом тому, что я сделался почти необходим мадам де Помпадур, которая постоянно заставляла меня читать ей или писать за нее, а также иногда за короля. Мы стали после этого посещать чаще Версаль и я еще более забросил свои занятия. Впрочем, детство мое проходило так же, как у всех моих сверстников одного со мной положения — в свете нас одевали роскошно напоказ, а дома мы голодали и ходили чуть не голыми. Двенадцати лет отроду я уже поступил в гвардейский полк, причем король обещал мне скорое повышение и я уже знал, что обладаю огромным состоянием и мне предстоит самая блестящая карьера, без всякого старания с моей стороны.
Граф де Стэнвиль и мой отец женились на двух родных сестрах (моя мать была старшая и умерла при моем рождении) и это способствовало их сближению между собой. Дружеские отношения моего отца к мадам де Помпадур дали ему возможность выхлопотать своему свояку место посланника сначала в Риме, потом в Вене, затем он добился для него титула герцога Шоазеля и сделал его министром иностранных дел; благодаря своему уму и многочисленным талантам, он быстро завоевал себе симпатии маркиза, а вслед затем и расположение короля. У герцога Шоазеля была сестра в Ремиремонте; состояния у нее никакого не было и она пользовалась доходами с церковного имущества. Она обладала чисто мужским складом характера и была способна совершить великие подвиги или затевать великие интриги; брат взял ее к себе. Она была некрасива, но это не мешало ей нравиться всем и ее смело можно было назвать обаятельной женщиной. Она в скором времени приобрела огромное влияние на брата, но, чтобы придать себе еще больше веса и отклонить какие бы то ни было подозрения на свой счет, она решила выйти замуж, но так, чтобы ни в чем не стеснять себя и не зависеть от мужа. Выбор ее пал на герцога Граммона, человека бесхарактерного и жившего уже несколько лет вдали от света, в небольшом домике, близ Парижа, где он и проводил свое время среди музыкантов и девиц легкого поведения. Все это как нельзя более подходило в данном случае, так при первом признаке неповиновения со стороны герцога Граммона, его легко можно было выслать опять на прежнее место; отец мой принял горячее участие в этом деле, способствовал тому, что Граммону разрешили жить в Париже, что ему было раньше запрещено, и свадьба эта состоялась.
Мне тогда было четырнадцать лет и я был довольно красивый ребенок. Герцогиня де Граммон приняла меня под свое особое покровительство, с намерением, как я думаю, со временем подготовить себе будущего любовника, который всецело принадлежал бы ей и ни в чем бы не стеснял ее: ее влияние или, вернее, ее власть над герцогом де Шоазелем усиливалась с каждым днем; герцогиня де Шоазель, страстно любившая своего мужа, стала ревновать его, и несколько месяцев спустя, обе женщины ненавидели уже друг друга. Мой отец, со свойственной ему корректностью сумел себя поставить так, что не принял сторону ни той, ни другой, и был дружен с обеими. Я был настолько счастлив, что в этом случае последовал его примеру, но, к стыду своему, должен признаться, что в душе, следуя влечению своего сердца, я был всецело на стороне герцогини Граммон, которая была мне за это очень благодарна. Как раз в это время она отвезла меня в Меннар, к мадам де Помпадур, проводившей много времени в своем любимом замке, отличавшемся необыкновенной архитектурой и великолепными садами. У герцогини де Граммон была камеристка, мадемуазель Жюли, пользовавшаяся неограниченным доверием своей госпожи, и решившая, по-видимому, что то, что госпожа ее бережет для себя, может пригодиться и ей; она осыпала меня ласками и была очень предупредительна со мной, но не достигла своей цели, так как я был еще слишком невинен в то время, хотя, несмотря на это, охотно проводил у нее целые часы и наслаждался бессознательно ее обществом; но мосье Рох очень быстро сообразил, в чем дело, и очень решительно, хотя и спокойно, запретил мне всякое сношение с Жюли, что меня крайне огорчило. Но в скором времени случилось событие, заставившее меня если не забыть ее, то, по крайней мере, сильно развлекшее меня в моем горе. Герцог де Шоазель, получивший в это время как раз пост военного министра, выхлопотал своему младшему брату, графу Стэнвилю, чин генерал-лейтенанта и пристроил его при дворе. Состояния у него не было, но положение его брата и милостивое расположение к нему короля обеспечивали ему хорошую партию; выбор пал на м-ль де Клермон-Рейнель, обладавшую прелестным личиком и огромным состоянием, которой в то время исполнилось только что пятнадцать лет. Все это было устроено и налажено, пока де Стэнвиль находился еще в армии, где служил до этого времени, и когда настала зима, ему послан был приказ явиться ко двору и шесть часов спустя после приезда его в Париж, состоялась его свадьба. Я увидел мадам де Стэнвиль в первый раз в день ее свадьбы и она произвела на меня впечатление, которое никогда потом не могло уже изгладиться — я сразу влюбился в нее. На мой счет, конечна, стали подсмеиваться, и весть об этом дошла до нее. Она была очень этим польщена, но герцогиня де Шоазель зорко следила за тем, чтобы ее молодая невестка не увлеклась бы никем. Мадам де Граммон, не любившая своего младшего брата и опасавшаяся, чтобы молодая женщина не слишком понравилась герцогу де Шоазелю, который уже стал засматриваться на нее, ничего не имела против того, чтобы та завела себе любовника. Она в этом не видела никаких препятствий, угрожающих ее собственным планам, так как рассчитывала на то, что всегда сумеет заставить меня вернуться к ней, когда ей это будет удобно. Вследствие этого, она заметно покровительствовала нашей зарождающейся любви и часто приглашала меня к себе вместе.
