— А этот Беккет… — Сикерт морщит лоб.
— Нет, он не имеет никакого отношения к Томасу Беккету, архиепископу Кентерберийскому, масштабы его злодейства гораздо скромнее.
— Однако! — поражается Джеймс Стивен. — Впервые слышу, чтобы злосчастного Томаса Беккета причисляли к злодеям. Вы полагаете, что мученика можно поставить на одну доску с безумцем, вроде того, что зарезал здесь свою супругу, или убийцей из Уайтчепела?!
— Я думаю, злодейство той или иной личности должно измерять не количеством нанесенных ею ударов. По совести говоря, люди, которых вы упомянули, — всего лишь больны. А вот архиепископ Беккет должен был бы занять далеко не последнее место в списке величайших преступников в истории. В конце концов, именно из-за него эта страна погрузилась в смуту и раздоры… Но мы отвлеклись от нашего Джона Беккета! Он родился в 1666 году, в год великого лондонского пожара, и был твердо убежден, что это событие явилось результатом деятельности неких демонических сил. Получил медицинское образование и занимался врачебной практикой в Уэльсе до 1702 года, когда вынужден был переехать в Лондон. Беккет не распространяется в своих записках о причинах переезда, но похоже, что на старом месте он вызвал неудовольствие местной общины.
— Религиозный фанатик? — уточняет Уолтер Сикерт.
— Нет, совсем напротив — насколько можно судить по его запискам, которые я упомянул. Слог в них архаичен, а стиль чудовищен, что, впрочем, неудивительно. Если им верить, сэр Беккет уделял больше времени упражнениям в черной магии, нежели стилистическим упражнениям. Я не буду утомлять вас, зачитывая отрывки, скажу лишь, что это исключительно забавное чтение. Этот человек перебрал, кажется, все чудовищные рецепты Средневековья, там есть вещи, о которых он даже не смеет писать, обходясь исключительно намеками.
— Магия?! — переспрашивает Стивен. — Ваш Беккет пытался превращать металлы в золото?
— Боюсь, его интересы простирались гораздо шире, он пытался связаться с потусторонним миром, призывая различных духов и демонов. Впрочем, в наше время, насколько я могу судить, он нашел бы немало сочувствующих среди теософов, мистиков и спиритуалистов.
— Да-да… Любопытно, что в наш просвещенный век вся эта чертовщина переживает своеобразный ренессанс! — Судя по тону, Стивен явно одобряет эту тенденцию. — Вы тоже собираетесь написать о магии и чудесах?
— Нет, я работаю над книгой, посвященной истории Англии. Добросовестное историческое исследование принесет больше чести сочинителю, чем популярный роман или очередной теософский вздор. Но я рад, что в библиотеке сохранились книги Беккета, они представляют теперь известную ценность, и похоже, что последний владелец их тоже прилежно изучал. Они лежали на его столе, и я нашел свежие пометки на некоторых страницах.
— Что за книги? — уточняет Стивен.
— Первое издание «Молота ведьм», «Ярость ламии», «Таинственные черви» фон Юнтца, сочинения Жана Бодена и еще много подобных им. К сожалению, я не смог отыскать все книги, упомянутые в записках, — похоже, они исчезли из дома еще раньше.
— Да, что и говорить — изысканное собрание. Монтагю Джеймс, мой кембриджский товарищ, был бы счастлив взглянуть на них, он увлечен всеми этими историями о колдунах и призраках.
После упоминания имени известного автора мистических рассказов разговор вполне естественно переходит к разного рода загадочным историям и явлениям.
— Я не склонен впадать в мистицизм, но иногда мне кажется, — сообщает писатель, — что некая невидимая рука хранит меня от всяческих бед. Я, кажется, не рассказывал вам, но семь лет тому назад мне посчастливилось выжить во время чудовищного крушения поезда! Помню искалеченные тела, кровь, женщину, с лица которой была содрана вся кожа, мертвых детей. Я остался жив среди этого ада… В те дни я часто задавал себе два вопроса. Почему Господь позволил всем этим людям умереть? Не могло же быть, чтобы на этом поезде нарочно были собраны грешники, как на корабле из одного старого анекдота. И второй вопрос — почему Он сохранил мою жизнь?
— И вы не нашли ответа?
— Нет, разумеется. Жизнь вошла в привычное русло, я женился, развелся, основал дело, прогорел и успел заложить кое-что из движимого имущества, когда пришла весть о наследстве. Это тоже было похоже на своего рода чудо.
