В 1932 году, через 28 лет после освобождения В. Фигнер из Шлиссельбурга, в потоке поздравительных адресов в связи с 80-летием революционерки было письмо от землячества бывших шлиссельбургских узников: «Когда после разгрома революции пятого года нас ввергли в оставленные народовольцами одиночки Шлиссельбургской крепости, когда слуги реакции обрушились на нас своими притеснениями и издевательствами, когда царские тюремщики хотели убить в нас честь революционера, мы всегда вспоминали Вас, Вера Николаевна, и Ваших товарищей. Ваш энтузиазм, Ваша смелость и выдержка, Ваша вера в конечное торжество идеалов, за которые десятки и сотни Ваших друзей шли на виселицу и на каторгу, вселяли в нас огромную бодрость, будили в нас готовность к борьбе»[37].
Имя Веры Фигнер стало широко известным, с нее «делали жизнь» тысячи людей. За славу и всеобщее признание Фигнер заплатила дорогой ценой, ибо трагедия этой выдающейся женщины не кончилась гибелью «Народной воли» и Шлиссельбургом.
Вторая книга «Запечатленного труда» завершается освобождением В. Н. Фигнер из крепости в сентябре 1904 года.
***
Освобождение, однако, не принесло радости: освободили по царской «милости» в ответ на просьбы умиравшей матери; товарищи оставались в тюрьме… Главное же то, что Фигнер называла «страхом жизни», — полная неприспособленность к ней: «Разве не понятно, что после 22-летнего отрыва, брошенная в общий поток, я не смогла слиться с ним, не могла найти свое место в жизни?»[38]
За 22 года вынужденной изоляции Фигнер Россия сильно переменилась. Выросли фабрики, банки, железные дороги. Поднялась и окрепла многотысячная армия пролетариата. Крестьянство все больше расслаивалось на кулачество и бедноту.
И революционное движение изменилось. Вслед за «молодыми штурманами будущей бури» — разночинцами, народниками — наступила сама буря — массовое движение пролетариата и крестьянства.
Еще в год ареста В. Фигнер, в 1883 году, Г. В. Плеханов в Женеве создал первую русскую марксистскую группу «Освобождение труда». Через 12 лет, в 1895 году, В. И. Ленин возглавил петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». В 1898 году состоялся Первый съезд Российской социал-демократической рабочей партии.
Россия стояла в преддверии первой революции: забастовки, выступления целых городов, промышленных районов, могучие демонстрации. Все это прошло мимо узников Шлиссельбурга, все это предстояло осмыслить, прочувствовать, пережить.
После тюремной мертвечины и узкого мирка Шлиссельбурга многое изумляет, радует и восхищает Фигнер. Россия представляется ей «прекрасным юношей, полным сил, но одетым в платье, из которого он вырос… и вот он поведет плечом, шевельнет рукой, и платье рвется и разлезается то тут, то там: по швам и по целому…»[39].
Но она сама по-прежнему в стороне от живой жизни. После освобождения из Шлиссельбурга В. Фигнер две недели держали в Петропавловской крепости, а затем выслали в посад Нёноксу, в 70 верстах от Архангельска, под бдительный надзор полиции[40]. Опять вынужденное безделье, тяжелый груз мыслей, все ухудшавшееся здоровье — острая форма ревматизма, цинга, постоянная простуда. Годы тюрьмы не ушли — они были в ней. Вера Николаевна отвыкла от жизни, от людей. Поэтому всякие встречи, разговоры, даже самые радостные, были ей просто не по силам, утомляли до полного изнеможения. В первое время она не могла быстро ориентироваться в пространстве, иногда не отличала воду от суши, если долго сидела в комнате, стены и потолок приходили в движение. В памяти образовался временный провал.
«…Все мои мысли и чувства, в сущности, находятся в страшном хаосе, — писала В. Н. Фигнер Людмиле Волкенштейн, — и я вся похожа на фортепиано, по клавишам которого ударили плашмя, обеими руками, — все во мне гудит… и все в какой-то дисгармонии»[41].
Как жить? Чем жить? Для чего жить? «И сгладятся ли следы заключения, чтоб стать хорошим работником и сделать что-нибудь в жизни… Куда примоститься, чтоб создать что-нибудь, и как сбросить ту едкую накипь, которая, слои за слоем, ложилась в течение целых 22 лет!»
