Вместе с ними нас ждал Поль Джиоти – улыбчивый, непоседливый, вечно суетящийся верткий юноша; он тоже был маленьким, хрупким, смуглым, с черными усиками, но выглядел гораздо большим индийцем, чем остальные. Он – сирота из Калимпонга и воспитывался по английской методе в городской школе у иезуитов; природный дар к языкам превратил его в переводчика, весьма полезного и ценного для города, в котором ботхья и гуркхи Непала смешались с тибетцами, сиккамцами, лепхами, бутанцами, бенгальцами и бог знает с какими еще народностями и наречиями. Он-то и сообщил нам, что рассчитывать на вооруженный эскорт не приходится: тибетцы дали согласие на мирную экспедицию, а не на военное предприятие. Но наихудшее известие припас для нас британский резидент: мы должны отказаться от помощи гуркхских носильщиков Я тибетцы и слышать не желали о гуркхах, пусть они даже вооружены не винтовкой, а одним ледорубом. Правда, репутация этих свирепых непальских воинов с их пугающими кукри внушала трепет и перешагнула далеко за пределы границ их королевства, а Тибет давно научился опасаться их безмерной храбрости… Итак, гуркхи вернулись на поезд, а Клаус – к своим предсказаниям: то, что мы лишились высокогорных носильщиков, упрощало снабжение, но усложняло нашу задачу.
Теперь к нашему и без того солидному грузу следовало добавить еще и ружья и уповать на знаменитую трусость дакоитов.
Новость о готовящейся экспедиции разнеслась по окрестным деревням сама собой. Назавтра, в назначенный час, посреди широкого поля, выбранного для начала церемонии, сидела, дожидаясь нас, целая тысяча. Я вовсе не иронизирую, говоря о «церемонии». Руководил выбором нашего человеческого стада доктор Клаус, профессор анатомии с медицинского факультета города Граца.
Чтобы как-то их различать – они, на наш взгляд, были похожи как две капли воды, – Клаус велел смастерить для них картонные таблички с номером, которые они должны были повязать вокруг шеи, и строго-настрого запретил их снимать, а тем более продавать или обменивать. Думаю, мы приняли эту предосторожность по настоянию Поля Джиотти и, к нашему удивлению, незамедлительно осознали, насколько она справедлива.
Поль побывал во множестве самых разных экспедиций: он нанимался на службу к исследователям, геодезистам, шикари (то есть к охотникам – это словцо я ввернул, следуя моде на местный колорит, что, говорят, весьма ценят искушенные читатели), миссионерам, ботаникам и даже к ищущим просветления. Мы предоставили ему полную свободу, оставив выбор носильщиков на его усмотрение, что он и проделал, сообразуясь с критериями, в которых мы ничего не смыслили, возможно, они просто свелись к его интуиции. Затем он распределил между ними грузы и раздал по мотку веревки, а потом они уж сами разбирались.
Местные кули носят поклажу, закрепив на лбу ремень, хотя, конечно, некоторые из них повязывают его поперек груди. Западнее, в Гималаях, используют что-то вроде лямок, Ребмен и Макферсон рассказывают, что в Кении и Килиманджаро негры носят грузы на голове – какова бы ни была тяжесть и форма их ноши. В Альпах профессиональные альпинисты отдают предпочтение рюкзакам, привезенным Фрэнсисом Фоксом Такетом из Стирии, а прежде применяли просто перевязи через плечо. В Татрах старые проводники носят вещи не в котомке, а в скатке, завязывая на груди свернутое одеяло. Откуда взялись такие различия? Неужели это только вопрос удобства?
Клаус с головой ушел в работу, он был на своем месте: о лучшем начальнике экспедиции нельзя было и мечтать. Он вникал во все детали, занимался любой мелочью, проверял все, ничего не упуская и предупреждая малейший инцидент. Благодаря ему и Полю, сделавшемуся его помощником, снабжение экспедиции шло изумительно ходко: все необходимое не подтягивалось за нами, а ожидало нас впереди. С удивлением я открыл в нем развитый практический ум и почти божественный дар предвидения событий, никак не опиравшийся на его прошлый опыт. Так что для остальных этот переход стал скорее длительной прогулкой, а не тяжким ярмом, к чему каждый из нас готовился. Чаще всего я шагал рядом с Германом, беседуя с ним на разные темы. Его разговор был само очарование, а его чувство юмора и веселость отвлекали меня от моей меланхолии, которую, конечно, не могла развеять близость этих гор.
