Кхай огляделся: кругом тишина и мрак.
Стрекотали запоздалые цикады, печальные голоса их отдавались в расщелинах. Где-то вдалеке бормотал ручей. Черные скалы дыбились посреди деревни, будто в дикой лесной чаще.
Кхай задумался. Сам он давно избавился от суеверий и страхов, одолевавших его когда-то в детстве. Теперь он считал себя солдатом, пришедшим освобождать Наданг, и ощущал необыкновенный прилив сил.
Кхай огляделся снова и, приметив неподалеку мерцавший за стеной огонь очага, решил, что это и есть дом старосты Панга.
Он не ошибся. Панг с женой сидели, застыв недвижно, как изваяния. Услышав шаги на лестнице и увидав незнакомца, они даже не встали, лишь обратили ему навстречу печальные лица.
— Здравствуйте, товарищ Панг, — громко сказал Кхай, — я Тхао Кхай, фельдшер. Мне сказали, у вас болен ребенок. Где он, я должен его осмотреть.
Слова эти вывели Панга из оцепенения. Он раздул огонь и зажег лучину.
При свете ее Кхай разглядел хозяев дома и их сыновей — больного малыша и другого мальчика, постарше; все четверо теснились вокруг очага, поближе к огню.
В последние дни, когда сыну стало совсем худо, супруги Панг решили, что младшенький их не чувствует более привязанности к отцу и матери. Просто он не покидает их, пока не угас жаркий огонь очага. И теперь главною их заботой стало поддерживать это живительное пламя, они без конца подбрасывали в очаг припасенный заранее хворост.
Когда ребенка раздели, Кхай подумал сперва, что жизнь уже покинула это исхудавшее тельце с непомерно большой головой. Сероватый цвет кожи казался еще более темным из-за царившего вокруг полумрака, губы едва заметно шевелились. Старший мальчик спал головою к огню, сложив ладошки между колен, и тихо посапывал.
— Зажгите-ка лампу — распорядился Кхай. — И не волнуйтесь, пожалуйста!
Дом наполнился жизнью. Решительные жесты и громкий голос фельдшера словно придали сил Пангу. Пошарив рукой за столбом, он достал кувшин с керосином и лампу, казавшуюся голой без стекла. На этот раз он решился зажечь керосиновую лампу! Он сделал это, не задумываясь — ведь так велел Кхай. На конце фитиля заплясал яркий огонек, словно готовясь сразиться с окружающей тьмой. Лампа озарила весь дом, свет ее проникал даже за спину дальнего столба.
Яркий свет, бодрый и участливый голос Кхая, его «патронташ» (так Панг окрестил кожаный ранец с медицинскими принадлежностями) и винтовка — все эти диковинные вещи из далекого мира как бы вызвали к жизни хозяев дома. Жена Панга, прежде подавленная и безучастная, внимательно следила за Кхаем: держа лампу в руке, он подошел к больному ребенку. В глазах у нее затеплилась надежда.
Панг, словно только теперь увидав Кхая, спросил:
— Выходит, приехали, товарищ Тхао Кхай?
Кхай медленно обвел глазами дом. Взгляд его был сосредоточен и остр, как в те минуты перед приемом, когда он надевал свой белый халат. Прежде всего он перенес старшего мальчика в дальний угол и уложил его на циновку.
— Пускай лучше поспит здесь, — обернувшись, сказал он Пангу. — Не надо класть его рядом с больным.
Потом он достал стетоскоп и подошел к заболевшему ребенку. До сих пор Панг послушно и молча исполнял все указания Кхая, но, когда тот воткнул резиновые трубки в уши и положил руку на тельце ребенка, он произнес негромко:
— Товарищ… Тхао Кхай…
— Успокойтесь, пожалуйста, — сказал Кхай. — Я должен осмотреть мальчика, чтобы узнать, чем он болен.
За спиною Панга всхлипывала жена.
— Мне страшно, — сказал, набравшись духу, староста. Он весь дрожал, казалось, вот-вот заплачет.
Кхай, покосившись на приклеенный к плетеной перегородке бумажный листок и торчавшие рядом огарки благовонных палочек, усмехнулся:
— Шаман молится духам, а я лечу болезни. Кто поднимет больного на ноги, тому и поверит народ. Зря вы волнуетесь, все будет хорошо.
— И все-таки страшно.
— Уж кому-кому, — улыбнулся Кхай, — а старосте не к лицу бояться шамана.
Он спокойно наклонился к ребенку, прослушал сердце и легкие, пощупал пульс.
Панг, не проронив больше ни слова, стоял рядом. Хозяйка притихла; она как будто бы пригляделась к лекарю и больше не боялась его.
