Заслышав гулкую дробь барабана — его за ручки, приделанные по бокам, несли в середине процессии, — все двадцать четыре носильщика опустились, точно вьючные слоны, на колени и поползли по склону холма. Их крепкие торсы, служившие опорой носилкам, оставались по-прежнему прямы.
Носилки ползли, покачиваясь на поворотах дороги, а кругом, на пригорках и межах, стоял народ. Толпа, словно паводок, прибывала с каждой минутой. И зрители не скупились на похвалы, провожая взглядами каждого из двадцати четырех молодцов.
А к вечеру лицедеи ставили неподалеку от храма три балагана и до самого утра разыгрывали представления тео…
Кто знает, давно ли, недавно ли Ха полюбила носильщика… Может быть, они впервые приметили один другого, когда она с подружками несла на голове корзины со снедью? А может, глаза их встретились в тот миг, когда носилки «пролетели» мимо нее, или два сердца потянулись друг другу навстречу, когда он, преклонив колено и, точно сказочный богатырь, не сгибаясь под тяжестью носилок, замер в ожиданье у подножия холма?
Кто знает…
Любовь их могла вспыхнуть и в ту самую ночь, когда лицедеи при луне и звездах давали представление тео и грохот барабанов волновал воду у берегов реки Толить.
Кто знает…
* * *
Ночь была темная, как всегда на исходе седьмого месяца.
Светильник, прибитый к шесту, угас. Масло вытекло из плошки и расплылось по земле круглым, как блюдце, черным пятном.
Опустел помост, где разминали бумажную массу и заливали ее в сита, ходившие ходуном, чтоб отжать воду; умолкли вальки работниц, да и сами они давно разошлись по домам, освещая себе факелами дорогу.
Одна лишь Ха осталась на берегу, снедаемая тревогой.
Теперь, когда сита замерли и вода не стекала более на помост, стал слышен долетавший с Западного озера[120] стук пестов — это толкли в ступах кору дерева зио[121], и размеренный гул их, казалось, ударял в лунный диск.
Войдя в хижину, Ха взяла приготовленный заранее соломенный трут, разожгла огонь и пошла к озеру.
Лотосовая заводь, лежавшая перед храмом Бронзового барабана, соединялась с рекою Толить; и от самой деревни можно было проплыть к каналу До и попасть в Западное озеро. Вдоль берега вереницей тянулись хижины, где жили рабочие и мастера-бумажники со всей округи.
Ха подошла к самой воде и принялась размахивать горящим трутом. Не успела она разжевать свой бетель, как вдруг лежавшие на воде листья лотосов закачались, потом появилась раздвигавшая их носом небольшая лодка. Длинный шест, уходя в воду, задевал сухие листья, и они громко шуршали. Наконец лодка выбралась на чистую воду и причалила к пристани. Стоявший в лодке мужчина поднялся на берег, следом за ним плыл душистый запах лотосов.
Ха схватила Тьы за руку и заплакала:
— Знаешь, его плоты с корой зио спустились уже по реке.
— Чьи? Богатея Эна?
— Да. Они за пристанью Тем.
Слушая жалобный, словно молящий о спасении голос девушки, Тьы понимал, он должен как-то успокоить, утешить ее. Но что может он сделать? И он решился:
— Убью подлеца Эна, иначе этому не будет конца!
— Мне страшно. Ведь за убийство…
— Пусть только явятся за здешнею девушкой, — зловеще засмеялся он, — ноги отсюда не унесут. Я ему так и сказал.
Ха зарыдала в голос.
Она знала, убийство — страшное преступление, его не загладить, не избыть. Оно сулит лишь новые страхи и мучения.
Назавтра Тьы, прихватив длинный тесак, среди бела дня вышел за деревенские ворота. Был он в одной лишь набедренной повязке — словно собрался нести храмовые носилки.
Он прямиком, через поля, отправился к пристани Тем — по вечерам купец Эн всегда пьянствовал здесь с друзьями. Тьы на ходу то и дело вытаскивал тесак, словно примеряясь, как половчее с маху рассечь глотку купца и швырнуть его в реку.
Скорее всего, купец завалился в дом к какой-нибудь из певичек тут же, рядом с пристанью, но Тьы решил, что отыщет его и там отрубит купцу голову. Нет, Тьы не простит купцу тяжкой обиды! И отмщение близко, потому что враг где-то здесь, рядом.
Из года в год купцы сплавляли плоты с корою зио поближе к общине Быои и продавали ее мастерам, делавшим бумагу. Долог был путь их с верховьев реки Тхао до здешней пристани Тем. Тут вязанки коры складывали в огромные груды — никак не ниже известняковых гор, что высятся близ селений Иентхай, Донг или Хо.
