Она заметила его улыбку и с нарочитым раздражением принялась рыться в ящике тумбочки. Нащупала там пачку табака и папиросную бумагу. Давид наблюдал, как она сражалась с тонкой бумагой, сворачивая неровную сигаретку длинными изящными пальцами, затем провела языком туда-сюда по краю мятой бумажки.
— Ты уверена, что хочешь курить? — спросил он, хотя было что-то соблазнительное в этой вредной привычке. — Ты же бросила, помнишь? Три недели назад.
— Кому какое дело? — ответила она, поджигая сигарету, и с удовольствием затянулась.
— Давид, а может, это чья-то идиотская шутка? Может, это дурацкий розыгрыш кого-то из твоих друзей с извращенным чувством юмора?
Он рассеянно поглаживал ее бедро.
— А кто из наших знакомых может придумать такое? Не думаю. У меня нет ни друзей, ни врагов с таким богатым воображением.
Изабель закашлялась и затушила окурок об открытку, которую он подарил на ее день рождения неделю назад.
— А как насчет кого-то там, в их медвежьем захолустье? Ты кого-нибудь отшил? Как насчет той медсестры? У нее на тебя что-нибудь было? Может, это своего рода шантаж?
— Не-а… — Он затряс головой. — Не могу представить, что и почему. Это ж было четырнадцать лет назад!
— Серьезно. Зачем женщине пытаться повесить отцовство на мужчину, который находится так далеко, да еще и врач? — Изабель решительно обхватила колени. — Простой анализ крови докажет, что это неправда; любой мало-мальски образованный человек это знает. А ведь она медсестра. И потом, эти бедные дети — двойняшки… Какая мать позволит ребенку писать письмо зря… человеку, который не является на самом деле отцом?
— Я думаю, это просто маленькая девочка с богатым воображением. — Он посмотрел на часы. Пора вставать, времени просто поваляться на кровати уже не было. Утешительно похлопав ее по руке, он стал подниматься. — Кто бы она ни была, жалко девочку.
— Очнись, Давид, — Изабель стукнула кулаком по кровати, сбив открытку, и пепел рассыпался по простыне. — Это не какая-то девочка с больной фантазией. Очевидно же, что ее мать предприняла какие-то шаги, чтобы разыскать тебя. Думаешь, можно просто закрыть глаза — и бац! — проблема исчезнет? Как это на тебя похоже!
Задетый ее вспышкой, он встал и пошел в душ. Он подставил голову под струю горячей воды и там, как под обжигающим куполом, попытался отогнать от себя все неприятные мысли. Но сегодня этот прием не срабатывал. Шейла Хейли… Он ясно видел ее, слишком ясно. Он поднял лицо под колючие струи воды, чтобы смыть ее образ из памяти.
* * *
Давид сидел на табурете в перерыве между операциями, ожидая, пока Джим Вайзмен, анестезиолог, подготовит следующего пациента. Он нервничал, то и дело поглядывал на часы на стене и чувствовал, как нетерпение усиливается. Он понимал, что не может позволить себе отвлекаться от предстоящей работы. Сделал несколько глубоких вздохов, пошевелил пальцами в резиновых перчатках, чтобы снять напряжение в руках. День всегда шел наперекосяк, если они с Изабель расставались поссорившись, а последние несколько недель невысказанное напряжение между ними особенно сильно влияло на их общение по утрам. Ее биологические часы интенсивнее всего давали о себе знать в момент пробуждения, и она частенько бывала не в духе. А теперь еще это чертово письмо. Но он был абсолютно уверен: предположение по поводу его отцовства абсурдно. Тогда почему оно так беспокоило его? Зачем вообще реагировать на письмо ребенка, введенного в заблуждение, на глупое предположение, выдвинутое против совсем не того человека, который живет где-то далеко, за тысячи километров?
— Все готово, — позвал его Джим, дав наконец наркоз пациенту. Веселая низкорослая новенькая медсестра, молодая женщина с Ямайки, покачивала огромными бедрами в такт какой-то мелодии, звучавшей, должно быть, в ее голове. Остальные ассистенты стояли, ожидая его, непроницаемые под своими масками.
— Под какую музыку вы танцуете? — спросил он медсестру, делая надрез в брюшной полости пациента.
— Я ничего не слышу, — ответила медсестра, и ее колоссальный бюст заколыхался от смеха. — Вам, наверно, такая музыка не нравится, мистер Вудрот?
