– А чего с ним любезничать, с этим почетным гостем! – Дирвен оскалил зубы в агрессивной ухмылке. – Да я б его…
– Безусловно, мнение первого амулетчика Ложи имеет определенную ценность, независимо от того, какими обстоятельствами оно продиктовано. Однако надпись все-таки соскобли.
Вначале Дирвен обиделся на иронию, сквозившую в словах Орвехта, а потом до него дошло кое-что более существенное:
– Учитель, разве… Откуда вы знаете про Энгу?! Это, что ли, госпожа Зинта вам рассказала?
– Нет, Зинта мне об этом не рассказывала. Но я – как ты, надеюсь, в курсе – дознаватель Ложи, а мастерство не пропьешь. Кое-что я вычислил после того погрома, который вы на пару с другой достойной личностью учинили в «Столичной белке», а подробности узнал позже, за чашкой кофе, от самой… гм… Энги. Она не прочь иногда похвастать своими похождениями. Так что эти каракули убрать немедленно. Незачем оскорблять даму, которую я собираюсь просить о содействии в реставрации Южной залы.
– Ага, даму! – глаза Дирвена злорадно сверкнули из-под полей шляпы. – Точно, что даму, иначе не скажешь!
– Приступай, – оборвал его Орвехт, а сам направился к своим коллегам, хлопотавшим возле ограды.
Делать было ничего, и Дирвен принялся соскребать ножом надпись.
Несколько женщин уже второй день прибирались в старом домике на Вишневой улице, купленном недавно магом Ложи. Обзавестись в Салубе собственным жильем, хотя бы самым скромным, – весьма практичный поступок. Местные гостиницы зачастую переполнены, а сейчас, перед Светлейшим Собранием, и вовсе ожидается наплыв. Цены на недвижимость здесь высоки, как ни в одном другом ларвезийском городе, включая столицу.
Женщины были из зажиточных горожанок, но других тут и не водилось. Зато и платили им недурно. Ложа имела в виду возможность вредительства, поэтому в Пергамоне и Салубе люди со стороны ни до каких работ не допускались. За нарушение этого запрета и нанятым, и нанимателям грозили серьезные неприятности.
Руководил уборкой студент из Академии, присланный в помощь новому хозяину. Когда он поднялся в мезонин обдирать обои – делал он это магическим способом, совмещая вклад в ремонт с полезной практикой, – верховодить начала одна из женщин. Другие называли ее между собой Атаманшей. Она была уже не первой молодости, и не будь губы ярко накрашены, щеки нарумянены, а глаза обведены угольным карандашом, ее грубоватое, почти мужское лицо напоминало бы не то болванку из шляпной мастерской, не то обветренную физиономию битого жизнью наемника.
Вместе с ней пришла подруга-ровесница, ухоженная пышка, уступчивая и податливая – из тех, что всегда подчиняются. Если властной товарки поблизости не было, она разговаривала с остальными учтиво и приветливо, но едва та появлялась, Пышка сразу подхватывала ее тон и начинала шпынять работниц, которые вызвали недовольство Атаманши.
Больше всего доставалось тем, кто не желал признавать ее главной. У мужчин такие вопросы решаются на кулаках: давно бы уже завязалась потасовка, и магу-студенту пришлось бы спуститься по деревянной лестнице, чтобы разнять драчунов. Прибегнув к заклинаниям, он бы с этой задачей справился, но его вмешательства не требовалось: дамы ограничивались язвительными замечаниями.
Над тремя работницами Атаманша с Пышкой одержали победу, однако четвертая не обращала на них внимания и занималась своим делом, игнорируя и колкости, и командные окрики.
С этой четвертой женщины раньше не водили знакомства. Она выглядела лет на двадцать пять, была молчалива, ловка и проворна. Говорила с непривычным для слуха акцентом. Никто бы не стал нанимать пришлую, но откуда же она взялась? Может, приехала на жительство к родственникам или кто-нибудь из горожан нашел себе жену на стороне?
На Атаманшу она смотрела с неодобрительным выражением на свежем миловидном лице и ее распоряжения пропускала мимо ушей. Порой сердито щурилась, словно еще чуть-чуть – и скажет в ответ что-нибудь хлесткое, но всякий раз сдерживалась.
– Ну, вот куда пошла эта растяпа?! – закричала ей вслед дошедшая до белого каления Атаманша, когда незнакомка потащила за порог ведро с грязной водой. – Я же сказала – воду сливаем потом, я же сказала делать все, когда я скажу!
