Создателями одного из наиболее авторитетных методов оказания психотерапевтической помощи людям, которые не могут простить, являются психолог Роберт Энрайт и психиатр Ричард Фитцгиббонс. «Этот период может быть связан с болезненными эмоциональными переживаниями, — пишут они в своей книге “Как помочь пациенту простить” (Helping Clients Forgive). — Но если клиент или пациент придет к выводу, что его страдания и переживания вызваны несправедливым отношением к нему другого человека, это может послужить фактором мотивации и подтолкнуть его к переменам. Переживаемая на эмоциональном уровне боль может заставить его задуматься о прощении и попытаться простить». Именно в процессе переживания того, что Клемантин называет «скорбью», она поняла, что потратила на травму уже достаточно драгоценного времени и энергии, и решила, что пора найти способ преодолеть душевную боль и обиду.
Второе, что объединяет большинство моделей, описывающих процесс вызревания решения о прощении, — это идея о том, что стоит попытаться понять, почему злоумышленники совершили свои злодеяния, взглянув на ситуацию их глазами. «Мы задаем человеку ряд вопросов, заставляющих его пересмотреть свое представление об обидчике, — пишут Энрайт и Фитцгиббонс. — Все вопросы сформулированы так, чтобы помочь пациенту разглядеть в обидчике самого обычного человека и перестать воспринимать его как воплощение зла». Как бы мы этому ни сопротивлялись, мы снова возвращаемся к тому, с чего начали: зачастую травма дает начало новому витку непрощения и мести. Многие злодеи когда-то сами были жертвами. Понимание источника их боли может помочь жертвам сделать шаг вперед.
Именно это естественным образом происходило в душе Клемантин. «Я не просто девочка, которая пережила геноцид и войну, — поясняет она. — Я научилась любить других, даже людей, которые убивали. Прежде я делила людей на миролюбивых и враждебных. Теперь я понимаю, что нас всех объединяет одно общее желание — жить. Оно есть у всех людей. Ради жизни они готовы убивать друг друга. Кто повинен в моих несчастьях? Не имею ни малейшего представления. Они убивали, но большинство убийц, они же знали, что убивать плохо. Но это была целая кампания — людей запугивали и дезинформировали.
Я больше не могла быть частью всего этого, — продолжает Клемантин. — Так я не вернула бы своих родителей. Прощение — вот что позволило мне избавиться от тяжелого бремени прошлого». Она пришла к простому выводу, который подарил ей свободу: прошлое нельзя изменить. Вместе того чтобы зацикливаться на прошлом, она задала себе вопрос, в котором была надежда, было будущее: что дальше?
Прошлое Клемантин — это борьба за жизнь, но в прошлом уже ничего не исправить. Настоящее — это то, что она жива. Что до будущего, перед ней открывалось множество дорог. По какой из них пойти?
* * *
Пока он ждал в хижине в лагере беженцев возвращения человека, который предал его отца и приложил руку к их выселению из деревни, Аарон Ачарья задавался похожими вопросами. Можно ли простить это предательство? Какой толк от прощения? Прощение не спасет его земляков!
У Аарона были все основания хотеть пролить кровь этого человека, отомстив в его лице всем, кто был причастен к их изгнанию.
Когда вечером мужчина пришел домой, он встретил там Аарона с друзьями, готовых преподать ему урок. «Я хотел знать, зачем он сделал это с моей деревней. Сожалел ли он о содеянном? — говорит Аарон. — Мы сказали ему: “Ты заслужил наш гнев. Ты негодяй”. Как ни странно, [он] не пытался возражать. “Я совершил ужасную ошибку. Но посмотрите, у меня тоже все отобрали, и теперь у меня ничего нет. Вы можете делать со мной все что хотите. Только позаботьтесь, пожалуйста, о моей жене и детях”». В тот момент Аарон взглянул на ситуацию глазами своего врага и все понял.
«Рядовые исполнители на войне, которые преследуют людей, избивают их, сажают в тюрьму и заставляют голодать, — эти люди обычно сами решения не принимают, — говорит Аарон. — К тому же они делают все это, чтобы остаться в живых. Что бы я ни сделал с этим человеком в тот вечер, это бы никак не повлияло на судьбу Релукхи. Вот я стою в его убогой лачуге в лагере, и я вижу его жену, жизнь которой зависит от него. Я смотрю на его детей. Им нечего есть, у них нет одежды, для них отец — единственный кормилец. Я решил, что буду присматривать за их отцом. Что будет с его детьми и женой, если с ним что-то случится? Где-то глубоко в душе каждого из нас есть нечто, что заставляет нас сочувствовать тому, кому в данный момент хуже, чем нам, независимо от поступков этого человека в прошлом».
