— Старался? Ты сломал девочке жизнь.
— Я думал, что наглядно тебе всё показал. Она уже сломанная. Всё, на что она пригодна — попользоваться и выбросить на помойку, как я и поступил.
Егор икнул от обиды, из ноздрей вырвались две струи пахнущего серой дыма. Со всех сторон свистели и кричали, солнце блеснуло в окне на втором этаже школы: кто-то из учителей выглянул посмотреть, что за шум. Он сделал шаг, всего шаг, который, казалось, разогнал его почти до шестидесяти километров в час и на скорости впечатал в кулак Матвея. Подросток рухнул, как подрубленный, бывший приятель нависал над ним, словно колосс, ноги которого, против ожидания, оказались железобетонными.
— И в самом деле, — сказал Матвей, — ты только что открыл мне глаза. Вы два сапога пара. Девочка-пустышка и обиженный на весь мир мальчишка.
— Зачем же ты со мной дружил? — с трудом ворочая языком, спросил Егор.
— Не знаю, — пожал плечами Матвей. Казалось, он вот-вот протянет руку, и всё может стать как прежде. Но он не протянул, а если бы и протянул, Егор не стал бы за неё хвататься. — Действительно, не знаю. Как возникает дружба в наши с тобой годы? Почти всегда на пустом месте. Дом без фундамента… ничего удивительного, если его свалит землетрясение, или сильный порыв ветра, или даже проезжающий мимо грузовик.
Он повернулся и ушёл, а Егор всё лежал, чувствуя, как по щеке стекает кипящая едкая слюна, упивался этим чувством. Зрители начали расходиться, из окна школы что-то одурело верещала Антонина Васильевна, преподаватель географии.
Потом он встал, огляделся, стряхнул с коленей мусор и побрёл домой.
Егор снова начал ходить в школу. Учебный год тёк, как ни в чём не бывало. Этой реке было всё равно, что в ней мыли испачканные в крови руки, что рыба всплывает кверху брюхом, а недавний ураган сбросил в свинцового цвета воды несколько столетних древесных стволов, равным образом символизирующих дружбу, уверенность в себе и самооценку. С учительских трибун всё чаще звучали настойчивые призывы подумать о будущем.
Егора занимали другие мысли. Почему Настя перестала посещать занятия. Изо дня в день он садился на заднюю парту, всегда пустовавшую, и ждал, вертя в пальцах карандаши и боясь моргнуть, чтобы не пропустить искру заблудившегося в её волосах лунного света, желанного, как золотой слиток. Но серость будней ничего не нарушало. Егор будто предчувствовал, что ему уготована другая дорога, дальняя дорога, у которой, возможно, никогда не будет конца. В первый день подружка Насти сказала учителю, что девушка болеет. На второй и третий она отвечала уже не так уверенно. Начали ходить слухи… разные.
— По врачам её таскают, — говорила на перемене Маша Селивёрстова. Егор остановился неподалёку, чтобы послушать. — А те только руками разводят, говорят, что уникальный случай. А потом делают осмотр и говорят, мол, не от чего лечить. Всё же видно — прямо через кожу.
Она замолчала, увидев, что Егор слушает. Тогда он подошёл и спросил:
— Как она держится? Ты часто с ней общаешься? Не нужна ли ей помощь?
— Если и нужна, то не от тебя, — сказала Маша, засмеявшись. Её никто не поддержал: с некоторых пор за Егором закрепилась репутация не то больного какой-то неизлечимой болезнью, не то просто безумца, словом — изгоя, возникшая, как считал сам Егор, практически на пустом месте. И даже Олле и другие школьные забияки старались обходить его стороной в своих жестоких забавах.
Причиной была в первую очередь метка кометы, которая всё явственнее отражалась на внешности Егора: чёрной окантовкой вокруг ноздрей, дурным запахом изо рта и почти непрерывным звуком кипящей жидкости, явственно слышным во время контрольных и самостоятельных работ, и бравшим начало в животе Егора. Но сам он отмечал и другие перемены, тревожные звоночки где-то глубоко внутри, которые шептали ему: «Почему ты всё время так беспокоишься? Ты что, пуп земли?»
«Нет, — отвечал он сам себе, — совсем наоборот…»
«Тогда, может, ты человек, который упал в ловчую яму и сейчас умирает, истекая кровью, пронзённый десятком кольев? Может, ты человек, которого забыли на другой планете в огромном оранжевом кратере, полном песка? Зачем ты себя жалеешь?»
