– А! – в свою очередь воскликнул старый тучный служитель богини Сохет. – «Страж сада наслаждений» фараона! Добро пожаловать – богиня ждет тебя. О себе пришел просить или о вверенных тебе сокровищах, которые и не похищая, можно похитить у их владыки? – спросил жрец с лукавой улыбкой.
– Не о себе, а о всей земле египетской, – отвечал Бокакамон.
Жрец сделал большие глаза. Плутоватое лицо его продолжало улыбаться.
– О всей египетской земле! – притворно удивился он. – Разве ты думаешь, что ее, как и твоих красавиц, не похищая, могут похитить презренные цари Цамар и Цаутмар?
– Нет, хуже того… Ее может похитить тот, кто ею владеет, – загадочно отвечал Бокакамон.
– Как! У себя самого похитить!
– Не у самого себя, а у других.
– Великая богиня Сохет, мать богов! – патетически воскликнул жрец. – Вразуми слугу твоего. Я ничего не понимаю: «то, чем я владею, я похищаю у себя». Не понимаю!
– Похитить у вас, – почти шепотом сказал Бокакамон.
– У нас! У жрецов богини Сохет?
– И у вас, и у богини Сохет, и у всех богов египетских.
– Как же это так? – развел руками жрец. – Мы поменялись ролями? Прежде боги нашими устами вещали смертным свою волю, а теперь оракул Амона и богини Сохет, кажется, переселился в храм тайных наслаждений фараона?
– Да, я пришел к тебе от царицы, – еще тише сказал Бокакамон.
– От которой? – с прежней иронией спросил жрец.
– У нас одна царица, – отвечал Бокакамон.
– И у нас одна, – по-прежнему загадочно говорил жрец, – только, может быть, у вашей не то имя, что у нашей.
– Имя нашей – царица Тиа.
– Гм… Послушай, друг Бокакамон, – жрец понизил голос, – у меня есть две пары сандалий; одна пара – вот эта, что ты видишь у меня на ногах; другая пара с протертыми подошвами валяется под моим ложем, в пыли, в забвении, и когда я говорю своему рабу: подай мои сандалии, раб подает мне вот эти… Понимаешь?..
– Понимаю, – начал догадываться Бокакамон.
– Так войдем лучше в мою келью, – сказал жрец, взяв Бокакамона за руку, – а то здесь неудобно говорить о сандалиях…
Они прошли во внутренний двор, где на гранитном пьедестале покоилось сидящее изображение богини Сохет – женщины с головой льва, украшенной солнечным диском. И жрец и Бокакамон преклонились перед статуей богини.
– Великая мать богов все мне поведала, – таинственно сказал жрец.
Они вошли в келью жреца. Это была обширная комната, в которую свет проникал сквозь отверстия в потолке, затянутые прозрачным, как стекло, сплавом из белого финикийского песка, в виде дани получаемого ежегодно от царей Цаги (часть прибрежной Финикии). На столиках из гранита и на пьедесталах стояли золотые и серебряные изображения богов, сковородки для курений в храме, жертвенные блюда и систры – род металлических трещоток, употреблявшихся при богослужениях.
– Я знаю больше, чем та, которая прислала тебя ко мне, – сказал жрец, усаживая своего гостя. – Великая богиня мне все открыла… Тот, кто хочет похитить у нас Египет, идет оттуда, с той стороны света, где встает Горус. Он забыл благодеяния Египта и его богов. Когда, по исходе из нашей священной земли, он сорок лет скитался в пустыне, оставленный нашими богами, то отчаяние заставило его вспомнить о них, вспомнить о священном Аписе. Но в их стадах Апис не появлялся – и тогда они сделали себе золотого Аписа и поклонялись ему. А теперь, вероятно, и его забыли – своего бога нашли, какого-то «единого».
Жрец говорил порывисто, страстно. Куда девалась его скептическая улыбка! Старое лицо оживилось, глаза блестели.
– Они называют себя единственным народом Божиим и забывают, как их поражали фараоны, – продолжал жрец. – А теперь они подослали нам красивого хамелеона, который ослепил очи того, кого я не хочу называть по имени. И этот хамелеон уже превратился в ихневмона, который хочет пожрать яйца великого нильского крокодила. Но великая Сохет не допустит этого, не допустит! Это говорит ее устами ее верховный жрец Ири!
Бокакамон был поражен. Он не ожидал такой страстности от ожиревшего жреца. В последние годы он видел Ири только при богослужениях и торжественных процессиях, когда лица жрецов бывают непроницаемы и бесстрастны, как лица сфинксов.
