Жрец грустно покачал головой; он вспомнил, что и в его жизни красота женщины играла роковую роль…
— Так Елену отняли у троянцев? — спросил Инини.
— Отняли; я видел, как ее уносили из пылавшей Трои вместе с царевной Лаодикой.
— Вот этой самой?
— Да, — Боги! Как она прекрасна! — тихо проговорил Пилока. — Но как она попала сюда и кто этот молодой богатый египтянин? Вероятно, он купил ее где-нибудь.
— Не знаю, — отвечал Адирома.
— А кто эта старая негритянка, с которой ты говорил и которая, по-видимому, знает тебя? — спросил снова Пилока. — Она назвала тебя по имени.
— Это рабыня царя Приама и воспитательница Лаодики: она ходила за маленькой царевной с колыбели. Херсе — так зовут негритянку — наша, египтянка, из племени Куш, и была взята в плен финикийцами лет тридцать тому назад и продана в Трою. Там она взята была ко двору царя Приама, где и я с нею познакомился, будучи рабом в этом же царском доме. Херсе научила говорить по-египетски и свою питомицу-царевну, а теперь это очень пригодится царевне, раз она попала в Египет, — сказал Адирома.
Молодой богатый египтянин, со своей стороны, по-видимому, расспрашивал черную рабыню, кто этот Адирома, который заговорил с нею, потому что и египтянин, и Херсе часто поглядывали на него и на его собеседников.
Наконец, молодой египтянин встал и направился в сторону последних. Подойдя к ним, он сказал всем обычное ходячее приветствие и обратился к Адироме.
— Боги да даруют тебе здоровье и счастье, благородный Адирома! — сказал он. — Моя рабыня говорит, что она была в чужих странах вместе с тобою, и что ты взят был в плен при Просописе в морской битве?
— Она сказала правду, — отвечал Адирома.
— А на каком корабле ты сражался? — снова спросил египтянин.
— На корабле «Ибис», — был ответ.
— О боги! — воскликнул молодой египтянин. — Значит, ты знал моего отца.
— А кто твой отец? — спросил Адирома.
— Он был начальником корабля «Ибис» в морской битве при Просописе: имя моего отца — Аамес.
— Я знал благородного Аамеса, — сказал Адирома, — он был моим начальником.
— Но «Ибис» был потоплен финикиянами?
— Да, это было ужасное наказание, посланное нам немилосердным богом Сетом, грозным сыном Озириса.
— И мой отец погиб тогда, утонул?
— Не знаю, мой молодой друг, — отвечал Адирома.
— Но как же ты спасся? — спрашивал молодой египтянин.
— Великий Озирис сжалился надо мною: меня выбросила морская пучина, и я взят был пленником на финикийский корабль, — отвечал Адирома.
— Но, быть может, великий Озирис помиловал и моего отца? Быть может, что и он взят был в плен? — продолжал спрашивать молодой египтянин.
— Не знаю, сын благородного Аамеса, — отвечал Адирома, — я его потом нигде не видел.
Сын Аамеса постоял, подумал и хотел было уйти, но остановился.
— Так ты, благородный Адирома, знавал и мою молодую рабыню? — спросил он.
— Да, знал, — был ответ.
— И действительно она дочь троянского царя Приама?
— Да, она царевна из несчастной Трои. А как она тебе досталась?
— Я купил ее на рынке в Цоан-Танисе вместе со старой негритянкой: она мне понравилась своей красотой — таких белых кошечек у нас в Египте нет… Любопытно иметь наложницей такую беленькую кошечку, — цинично сказал сын Аамеса, скаля свои белые зубы.
Глаза Адиромы сверкнули гневом, но он сдержал себя.
— Юная царевна достойна лучшей участи, — сказал он, — боги велят нам уважать несчастие.
— Какое же это несчастие — разделять ложе с сыном славного Аамеса? — высокомерно возразил молодой египтянин.
— Но прелестное дитя могло бы быть и женой, — заметил как бы про себя жрец, все время молчавший, — женою царя.
— Да, святой отец, но кувшин без воды, как бы ни был хорош, все же пустой кувшин, — возразил сын Аамеса, — а жена без придачи — тот же пустой кувшин.
Жрец пожал плечами. Молодой египтянин хотел было уйти, но опять остановился в нерешительности.
— Я не знаю, как же быть с гробом отца? — сказал он, глядя на Адирому.
— А что? — спросил тот неохотно.
— Да вот в чем дело: отправляясь в поход из Цоан-Таниса, отец мой заказал там для себя, по обычаю предков, гроб и продиктовал сам мастеру искусства изображений знаков Аммона то, что именно он должен был вырезать на гробе. Его воля была исполнена, но он с похода не воротился — быть может, утонул или взят в плен. Теперь, согласно договору отца с мастером, я должен был взять гроб, — он давно был готов — и вот везу его с собой в нашу родовую усыпальницу, в город Нухеб. Как же мне быть с этим гробом, если отец не воротится из плена, чтобы снизойти в подземный мир в нашей усыпальнице, или если его тело не будет отыскано? — вопросительно обратился молодой египтянин к жрецу.
