Но и там, в малом деревянном городке, каждый год ордынцами осаждаемом, вознамерился достать Ваську длиннорукий государев сыск. Извещенный добрыми людьми, Бердыш отпросился у воеводы в ватагу, снаряженную для охраны отъезжавших в Крым торговых гостей — сурожан. Не раз ездил с ними в Каффу, в Солдайю — Сурож, до самой веницейской Таны в устье Дона; бывал в Солхате, на Волге, доплывал до Дербента на великих торговых лодьях по Хвалынскому морю. Помогал купецким людям, по знанию письма и счета, в их делах. После сурожан приставал к суконникам — их собратьям, торговавшим с Ливонией и Литвой, доходил с ними, через Кенигсберг и Данциг, до самого Копенгагена, испытал лишения и труды, много бился с разбойниками на суше и воде, много раз, в чужих краях оставляемый, оправлялся от тяжких ран. Пока и там, среди таборов купецких, едва не достал беглеца далеко закинутый государевой тайной службой крепкий сыскной крюк.
Васька Бердыш снова дал тягу, на сей раз — в Литву. Поступил в отряд к православному боярину, но тот, как началась вновь меж великими князьями война, отъехал со своими к Московии. Бердыш опять остался без хозяина и пристанища. И решил — более великим панам не служить, быть себе самому господином, по мере отпущенной судьбою воли.
Вот так, пробавляясь, когда чем, зарабатывая на корку хлеба то наемным писцом, то сторожем или воином, и докатился Васька до Киева. Был дьячком при канцелярии князя Олелька, рубился с ордой при набеге татар, пристал к чумакам. Целое лето, вместе с ними, возил из Крыма соль через славное Поле и полюбил Великую Степь без меры, прикипел сердцем к украинному Лугу трех держав, как теперь прибивался к Полю юный Мазо Сенарега.
Что было далее, то Мазо в общем знал, хотя без подробностей, которых ему не надлежало покамест знать. Ваську приняли в ватагу вольных людей, имевшую пристанище на острове средь Днепра. Бердыш снова много рубился, был в товаристве и писарем, и умельцем по всяким надобностям воинской артели. Выкликали его в атаманы на круге, но вовремя опомнились: кто будет коней ковать, оружие править, сбруи да лодки чинить? Атаману то все не к лицу, да и недосуг. Но вскрылась у Васьки, кромке мастеровой да писарской, иная еще стать — торговая и дьячья. Никто, оказалось, не мог, как он, прибыльно тюки кож, кадки икры ляхам или фрягам продать, никто не умел так удачно договориться с мурзою или паном насчет обмена пленными или еще какого дела, полюбовному разрешению подлежавшего. И стало товариство с каждым годом все более многочисленное и предприимчивое, все чаще писаря — коваля Василя Ивановича в такие поездки снаряжать, где требовался добрый разум, да понимающее око, да умелый к улещению язык.
Новая сила, рождавшаяся на Днепре у края Поля, не могла оставаться слепой и глухой. Этой силе нужны были глаза и уши повсюду, где дороги мира из дальних стран заворачивали к ней, где замыкали ворота, для нее важные, люди иных племен. Новой силе для того уже требовались особые слуги — умные, грамотные, смелые, сведущие в различных наречьях. Чтобы ездили в ближние и дальние места, заключали договоры о помощи в торговые сделки, склоняли нужных людей к сочувствию и содействию. А пуще всего — дабы видели, слушали и запоминали, вызнавая и сообщая братьям, что творится на свете, какие ожидаются войны и иные события, куда пора двигаться походом и за добычей, куда, — товары слать, откуда — и беды ждать. И еще, что особенно было нужно, — искать пути для покупки оружия, которого в вольных ватагах не хватало.
Одним из таких верных, бывалых и полномочных людей днепровского товариства и был Василь Бердыш.
Василь лениво взглянул туда, где вставали, словно из самых вод, светлые стены и башни фряжского замка. Сюда, возвращаясь из Белгорода, был занесен он осенней бурей полтора года назад. Здесь ждал товарищей, посланных за ним по Днепру. И когда пришли братья, объявил им, что остается. Василь нанялся к фрягам в работники, оставшись бдительным оком днепровского братства на море, в благословенном месте, где сходились круглый год известия и люди. Договорился о том, как ссылаться с братьями, и проводил их в обратный путь.
