В полусне Пьетро услышал легкие шаги. Глухо стукнула дверь, скрипнул задвигаемый засов. Теплая, легкая рука коснулась седеющих кудрей итальянца. Пришла Аньола.
— Какой ногою ступила она в комнату? — с беспокойством подумал Пьетро, приподнимаясь навстречу. — И помолилась ли, прежде чем войти?
11
Небеса предвещали чуму, оспу, засуху, саранчу, падеж скота, лютый голод. Меча кометы и дожди падающих звезд, небеса грозили землетрясениями, наводнениями, войнами, разором городов и стран. Близился, близился неминучий конец света, и недавнее крушение Царьграда было самым страшным знамением его.
А здесь цвели бескрайние травы, кружили в спокойном величии степные орлы. Поле нежилось в весенней дремоте. И снилось ему былое — всадники на вспененных конях, в звериных шкурах и клобуках с острым верхом, качание длинных копий над плечами ратников — русичей, тревожные кличи литовских боевых труб.
Кони шагали неспешно, неся всадников домой с охоты. Птица и мелкий зверь болтались за седлами в тороках, косматые кабаньи туши — не поднимешь и впятером — тащились за тремя скакунами на длинных ремнях, в волокушах, проворно сплетенных из ветвей всеискусным Василем. Впереди ехали рыцарь Конрад и сотник Тудор; утро сдружило витязей, не раз помогавших друг другу в схватках со степными вепрями, взятыми который на рогатину, который — на нож. Василь и юный Мазо ехали последними. Кони мордами, как рыбы — воду, раздвигали перед собою высокую тырсу.
Для русичей то было Поле, для ляхов — Великий луг, для татар — просто Степь, богиня и мать, дающая защиту и пищу, дарящая щедро добычу — чужие стада да толпы ясыря.
Великое прибежище изгоев, благостью своей Поле кормило и привечало, злым же норовом — оберегало беглецов всех народов. Посылаемых в погоню государями людей — доспешных и панцирных, надменных в силе, — не принимало, губило. Налетая бураном и лютой зимней стужей, отмораживало им под бронею желудки и печень, отчего наступала в страшных муках скорая смерть. Летом заедало гнусом, замаривало лихоманкой. Насылало на таборы и стоянки саранчу и мышей. Душило зноем. Лишало войско коней, погибавших от бескормицы и безводья. Приканчивало людей голодом и жаждой. Напоследок прилетали вороны и коршуны Поля, прибегали волки — разделить, что осталось. Порой же последний суд вершила стрела или аркан татарина, или гультяя.
Только два года успело пролететь после падения Константинополя. И беседа в Поле, как и на многолюдных площадях Европы, шла о главном — о той угрозе, которую несли христианским странам поработители Византа.
— Вы знали великого Яноша, Теодоро, — продолжал свою мысль Конрад. — Завидую вам.
— Воевода рано умер, хоть и был в летах, — сказал молдавский витязь. — Христианству некого сейчас поставить на пути султана.
— А сын Хуньяди, молодой король Матьяш?
— Не воитель юный король. Не каждый сын — в отца.
— Святейший отец, по слухам, готовит крестовый поход.
— В христовом воинстве, — усмехнулся пан Тудор, — воюют друг с другом и вряд ли остановятся по зову папы. Возьмите следующего на пути осман государя — короля польского. Казимир борется и с московским Иоанном, и за венгерский престол — с домом покойного Яноша. Ко всему тому — и с вашим орденом, рыцарь, воюет польский король. Ваша милость видит в этом монархе могучего бойца против осман?
— Зовите меня братом, Теодоро, — сказал немец, вздохнув. — Ведь я — монах. — Мало похожий на инока красавец — воин недаром взгрустнул при упоминании о своем ордене.
Конрад фон Вельхаген, рыцарь Ливонского ордена, был сыном рыцаря и барона, павшего под Никополем. Отец, не грабивший купцов по дорогам, не склонный к иным подобным промыслам, обогащавшим благородное сословие по всей Германии, не оставил наследнику ничего, кроме славного имени и полуразрушенного замка. Рыцарь — сын вступил в Ливонское братство, чая встать в ряды бескорыстных, не запятнанных мирскою скверной христовых бойцов. Состоял при магистре, в орденской столице Мариенбурге. И ужаснулся вскоре, увидев, какой разврат и блуд царят за кирпичными стенами этой крепости — монастыря. Рыцарь попросился в один из действующих отрядов ливонских братьев; но братья тяжко ранили Конрада, когда он попытался помешать им надругаться скопищем над юной пленницей. Тогда фон Вельхаген, оправившись от смятения и раны, пал магистру в ноги, моля отправить его с горстью кнехтов[31] на самый дальний и опасный военный пост. Здесь, в Литве, среди болот и лесов, и взяли рыцаря, обессиленного лихорадкой, налетевшие на бревенчатую засеку татары. Кнехтов ордынцы перебили, а рыцаря увезли в Степь, где Конрад был продан Пьетро Сенареге за полторы сотни золотых.
