Вот вышел из башни благочестивый воин за веру Конрад фон Вельхаген. Аббат слегка усмехнулся, вспомнив об Ордене, покинувшем здесь этого своего молодца. Говорят — Ливонский орден медленно умирает, не сделав дела, для которого был создан, не приведя Востока под сень римского креста. Да, Орден слабеет и, быть может, скоро сойдет со сцены, где вершится судьба держав. Но дело свое совершил. Давя жестоко на Литву, Орден толкнул это полуеретическое, полуязыческое княжество на унию с католической Польшей, и тем устранил как силу, противящуюся влиянию Рима.
И ныне на севере Европы нет уже грозившей некогда татарам и немцам великой и сильной Литвы. Это противное господу образование, где греческая схизма мирно соседствовала с истинной латинскою верой, а русы были равны литвинам и полякам, — такой Литовской державы более не существует. Уния отдала ее православных вассалов под власть католиков, и тем убила Великую Литву, где в противной господу дружбе жили народы, для блага веры, обязанные враждовать.
По двору прошагал, украдкой поглядывая на вершину донжона, молдавский сотник Теодоро, и ухмылка на толстых губах рыжего патера стала еще язвительнее. Доминиканец знал теперь почти наверняка, зачем прибыл тот сюда и чего хотел, вести от тайных лазутчиков из генуэзской колонии в Белгороде и Каффы говорили об этом в шифрованном добавлении к письму, полученному недавно братьями. Отец Руффино был доволен: варвар напрасно слонялся по двору, напрасно поглядывал на Мариино окошко, красотка достанется другому. Сам же дерзкий Теодоро из охотника, которым еще себя мнит, давно превратился в дичь. Пройдет немного дней, и влаха в клетке повезут на галее Джироламо в Венецию непременно в клетке, как и полагается пойманному зверю. А уж затем кроткий фра Руффо поступит с ним по своим обычаям. Без пролития крови — только дыба, тиски, да огонь, огонь, огонь!
После этого он, воин церкви, непременно вернется в полудикий край, именуемый Молдовой. Как много работы ждет его в тех местах, какие благочестивые труды! В недавний свой приезд отец Руффино оставил добрый посев — имел долгие разговоры с богатыми и видными людьми той страны, пролил вдоволь сладкого яда посулов и советов, укрепил ряды сторонников латинской, склонной к польскому крулю боярской партии. кое—кому оставил золото, кое—кому — заверения в поддержке верных Риму властителей сопредельных земель, обещания нового золота и оружия. Поставил и цель; предотвратить воцарение молодого претендента Штефана. Все это — чтобы ослабить ту землю, пребывающую во власти схизматиков, открыть ее границы войскам христолюбивых католических монархов. Есть, правда, риск — если Молдова падет, выиграть на том могут первыми турки. Но пусть, пусть движутся через эту землю на север лютые османы! Они столкнутся там с Московией, чей расцвет и рост начинает так, тревожить мудрецов римской курии. Пусть идут на север османы — лев схватится с медведем насмерть и оба погибнут, открыв носителям истинной веры вожделенный путь на Восток.
Отец Руффино невольно выпрямился, представив желанные великие события. И, как всегда, когда аббат был один, привычная маска благодушия сползла у него с лица, толстые губы тронула жуткая усмешка. И проступили на нем, тесня друг друга и сливаясь, безумие фанатика и жестокость, хитрость и злобное торжество, упоение властью и извращенно — наивная, детская восторженность. Но вот в выцветших глазках патера вспыхнуло уж вовсе сатанинское пламя — отец Руффино увидел на пороге кухни крепкогрудую стряпуху Аньолу.
Аббат ненавидел плотский грех. Одна распущенность, — вещал всегда он пастве, — приводит другую. Нарушивший правила скромности сегодня — нарушит завтра долг повиновения светскому господину и духовному отцу. Доминиканец выжигал, где мог, склонность поддаваться слабостям плоти, и с ужасом в то же время чуял, как велика их тайная власть над ним самим, над телом его и душой. В себе же выжечь до конца был не в силах, хотя, в отличие от других католических священников и монахов, соблюдал неукоснительно обет целомудрия, не заводя полюбовниц ни тайно, ни открыто, не считая такое для себя и мыслимым.
