– Вон! – сказал он.
– Прошу прощения? – сказала девушка.
– Вон сию же минуту. Вы уволены.
Наступило молчание. Вера Пребл сомкнула губы, пошевелила ушами и подняла брови. Было ясно, что она огорчена, поражена ужасом и охвачена разгорающейся ненавистью.
– Что, – наконец вопросила она страстно, – со всеми вами такое – с киномагнатами? У вас нет сердец? Нет сострадания? Никакого сочувствия? Или понимания? Неужели заветные мечты тех, кто рвется показать себя, ничего для вас не значат?
– Нет, – ответил мистер Шнелленхамер на все пять вопросов.
Вера Пребл засмеялась горьким смехом:
– Нет! Вот именно. Пять месяцев я осаждала заведующих отдела набора актеров. Они отказывались взять меня. Тогда я подумала, что, найдя способ проникнуть в ваши дома, я сумею преуспеть в том, в чем прежде терпела неудачу за неудачей. Мне удалось наняться горничной к мистеру Фишбейну из «Идеало-Фишбейн». На середине «Пыли» Редьярда Киплинга он зверски оборвал меня и приказал убираться вон. Я устроилась на такой же пост у мистера Зиззбаума («Зиззбаум-Целлулоид»). Начальные строки «Крушения Гесперуса» миссис Хеманс не успели сорваться с моих губ, как он уже был на третьем этаже и помогал мне уложить вещи в чемодан. А теперь и вы растоптали мои надежды. Это жестоко… жестоко… Ах-ха-ха-ха-ха-ха!
Она начала раскачиваться в приступе неизбывного горя. Потом ее словно осенила какая-то мысль.
– Но может быть, вам хотелось бы увидеть меня в водевиле? Нет?.. Ну что же.
Быстрым падением век и подергиванием щеки она выразила покорность судьбе.
– Как вам угодно, – сказала она, но внезапно ее ноздри затрепетали, и она оскалила верхний левый клык, выражая угрозу.
– Еще одно последнее слово. Вот погодите!
– Как это – погодите?
– Так и погодите. Вот и все.
Мистер Шнелленхамер на миг ощутил тревожный холодок. Как у каждого киномагната, у него имелось около сорока семи неблаговидных секретов, причем частично запечатленных на бумаге. Неужели…
Тут он перевел дух. Все его личные документы хранились в арендованном сейфе. Глупо даже подумать, что у этой девчонки есть на него что-то.
Успокоившись, он возлег на диван и предался грезам. И вскоре припомнил, что не далее как утром заключил сделку, которая позволит ему выпотрошить двести семьдесят трех владельцев кинотеатров. Его губы сложились в довольную усмешку, и Вера Пребл была забыта.
Жизнь в Голливуде имеет то преимущество, что там не существует проблемы слуг. Предложение заметно превышает спрос. Стоит вам вышвырнуть дворецкого с черного хода, как его преемник уже подкатывает к парадной двери в спортивной машине. То же относится и к горничным. К середине следующего дня домашняя машина Шнелленхамеров опять была на полном ходу. Новый дворецкий чистил серебро, новая горничная делала то, что делают горничные, то есть почти ничего. В доме царили покой и мир.
Однако на следующий вечер, когда мистер Шнелленхамер, завершив дневные труды, вошел в гостиную и в голове у него теснились лишь самые светлые мысли об обеде, его встретил настоящий смерч в человеческом облике. Это была миссис Шнелленхамер. Пора ее расцвета пришлась на эпоху немого кино, когда она заслужила славу как Королева Бурных Чувств, и время от времени она принимала меры, чтобы ее муж об этом не забывал.
– Нет, ты посмотри! – вскричала миссис Шнелленхамер.
Мистер Шнелленхамер встревожился:
– Что-то случилось?
– Почему ты уволил девушку? Веру Пребл?
– Она меня обха-ха-ха-ха-тывала.
– Так знаешь, что она сделала? Она сообщила в полицию, что мы в прямое нарушение закона прячем в своем доме алкогольные напитки. И сегодня днем они приехали в фургоне и все забрали.
Мистер Шнелленхамер пошатнулся. Удар был тяжелейший. Хороший человек любит свой погреб.
– Не все же? – вскричал он почти умоляюще.
– Все.
– Шотландское виски?
– До последней бутылки.
– Джин?
– До последней капли.
Мистер Шнелленхамер ухватился за спинку дивана.
– Но не шампанское же? – прошептал он.
– До последнего ящика. А вечером мы ждем полтораста гостей, включая герцога.
Она имела в виду герцога Уигенского, который, подобно многим другим британским герцогам, в те дни медленно проезжал Голливуд.
