Несколько дней спустя после этих значительных событий Альбер беззаботным шагом шел вдоль реки Арголь. Опасные ущелья, отвесные, покрытые густыми занавесями лесов скалы этих мест привлекали его мятущуюся душу. Казалось, что река катила здесь свой поток во глубине естественной пропасти с несущимися на предельной скорости берегами, к которым цеплялась мощная листва прославленного леса. Непрерывные и капризные извивы ее течения придавали этим местам ощущение странного одиночества. Вокруг Альбера высокие стены сурового леса словно поглощали значительную часть неба, дотягивались и прикасались к самому краю пылающего диска солнца, которое между тем уже высоко поднялось над горизонтом. Его ветви, оживленные торжественным и однообразным движением, колебались под воздействием ветра, пришедшего с совсем близкого моря, неся с собой рокот волн и воздушный гам свободных пространств. Но внизу, под всей этой грандиозной симфонией, на самой поверхности вод царила тишина и нежность, укрывшись под сенью непроницаемой крепости деревьев, в просветах между которыми с реки поднимались столбы прозрачной и неподвижной свежести. Иногда река, которую косые лучи солнца настигали в одном из ее роскошных изгибов, вспыхивала и представала взору чредой своих широких пляжей, светящихся и сверкающих; порой же она сжималась в узкий коридор между высокими стенами растительности, в недрах которой она ускользала с проворством черно-зеленого растительного масла и приспосабливалась к темноте этих глубоких откосов, обладающих всем коварством естественной западни, поражая чувства молчаливым ужасом, словно скользящая в траве змея. Казалось, что эта ловушка природы была непоправимо создана для души, возбужденной тайной и любопытством, и еще тишиной этих мест, в которых не слышалось пения птиц и где слишком очевидные симптомы обычного наступления ночи опровергались одним лишь присутствием, во всех смыслах странным, белого, пустого и ослепляющего диска солнца, погружающего свой взгляд в свежие внутренности земли, — то было место загадочного преступления, в котором, однако, неопровержимое отсутствие какого бы то ни было вещественного доказательства должно было в конечном счете приковать внимание к предельно значимой глубине этих черных и прозрачных вод, во глубине которых глаз Альбера, преследуемый мрачными предчувствиями, искал тогда золотое кольцо со сказочными камнями,[91] а может, еще и кинжал, несущий на себе следы клейкого вещества, образующего сеть тех красных и нестираемых волокон, что вечно ставят под сомнение возможность полного растворения человеческой крови в воде. Странное присутствие в этот поздний час над приподнятым горизонтом солнца, похожего на луну, что посреди ночи легко задевает высокие ветви деревьев, сумеречная прозрачность вод, яркость солнца, раздробленного и распыленного, обращенного миллиардами листьев в плывущий туман, похожего на окуренное серой, тончайшее серо-зеленое облако, — все это, наконец, способствовало тому, что душа Альбера в самом центре этого глубокого воздушного аквариума прониклась внутренним ощущением, что то не могли быть обычные эффекты проходящего через нашу атмосферу света, но только — и с внезапной дрожью он убедился в этом — невозможного негатива ночи, и тогда, вытянувшись во всю длину на травах берегового обрыва, он приблизил лицо к быстрой и мерцающей поверхности воды, чтобы прикоснуться щеками к ее непостижимой уму свежести. Большие рыбы плавали в этих прозрачных водах и оживляли их глубины резкими движениями своих мускулов. Скрытая жизнь воодушевляла эти бездны, над которыми земные голоса, казалось, однообразно замолкали в тот самый миг, когда их мгновенно покрывал поток этих беспощадных и холодных вод, с немыслимой силой давивших на барабанную перепонку и оглушавших ее неумолимым зовом. И тогда вновь взгляд его обнял враз их спокойную поверхность, и мозг тут же обрел свою прежнюю ясность. Он открыл действительный смысл этого непостижимого пейзажа,
